Кэрри Гринберг - Лорелея

Я долго размышляла над тем, стоит ли поведать эту историю, произошедшую так давно, что лучше бы и забыть ее вовсе. Услышав единожды ее от брата, я не могла поверить - сначала. А, может быть, могла, но не хотела. Будучи и тогда барышней вполне разумной, я не верила в сказки. Разум не покинул меня и теперь, и я могу сказать со всей уверенностью, что эта сказка обернулась кошмаром наяву.

Я тяну, откладываю рассказ, не могу его начать. Артур, простил бы ты меня, если бы я придала историю твоей жизни огласке? Но ведь недаром ты рассказал ее мне, как бы далека я не была от произошедших тогда событий, сидя в старой доброй Англии. Глядя на умиротворяющий пейзаж за окном, мне трудно представить всю правду того времени, о котором рассказывал брат, - времени, проведенном в ночной мгле, окутанном маревом нереальности и невозможности происходящего.

Около печатной машинки лежит дневник Артура и его письма мне. Старые, им уже более сорока лет. До сих пор они хранились в секретере здесь же, в моей комнате - толстая тетрадка с потрепанной обложкой, и конверт, перевязанный широкой лентой, чтобы не высыпались желтые хрупкие листы. Единственное подтверждение произошедшего, не считая слов брата.

И именно через его дневник - становившийся все более странным день ото дня в тот злосчастный 1874 год - я узнала обо всем, что произошло с ним.

Позже, пару лет спустя, после долгого путешествия по Америке, он приехал к нам в Роуздэйл, где я все это время жила с семьей. Артур все мне рассказал. Я видела, как тяжело давался ему рассказ, словно он вновь и вновь переживал те события. У меня разрывалось сердце, когда я смотрела на его измученное лицо, так неожиданно постаревшее за прошедшие несколько лет. Перед отъездом он был молодым, довольным жизнью студентом университета, сейчас же он изменился настолько, что мне трудно было его узнать.

Однажды вечером, когда домочадцы уже легли спать, он сам пришел ко мне. Почти всю ночь мы сидели в библиотеке возле камина, как когда-то в нашем родном доме в Уорикшире. Никогда прежде я не слышала такой невероятной истории, и ни за что бы не поверила, если бы ее не рассказал мне человек, которому я доверяла больше, чем себе. Он оставил мне дневник и свои воспоминания, стараясь избавиться от них навсегда - но смог ли?

Я поражаюсь его выдержке и мужеству. Он был великим человеком, и его поступок был единственно верным, как бы тяжело он ему ни дался. Как жаль, что судьба отняла его у меня слишком рано - Артур погиб во время бомбардировки Лондона пять лет назад.

Теперь, спустя много лет, я опять возвращаюсь к этой истории и пытаюсь рассказать ее такой, какой она предстала предо мной в рассказе Артура.

А вы верите в существование вампиров?..

Элизабет Морган.

'Дорогая Бетти, спешу заверить тебя, что весенний Париж невообразимо прекрасен, и ты многое теряешь, сидя в своем Роуздэйле. Выйди ты замуж попозже хоть на год, я бы непременно взял тебя с собой - ты просто обязана увидеть цветущие каштаны! Но увы, дорогая, теперь ты замужняя дама, и положение обязывает сидеть дома. По мне, так что может быть скучнее!.. Кстати, про супружество, передавай привет Абигейл, можешь добавить, что я мечтаю вновь ее увидеть, чтобы взглянуть в глаза, прекрасные как... как... придумай что-нибудь, ты по этому делу мастерица. Тебе же по секрету скажу, что я буду до последнего откладывать возвращение домой, потому что, по мне, узы Гименея, которые привяжут меня к этой особе, хуже петли висельника.

Ты хотела, чтобы я писал тебе едва ли не о каждом дне, проведенном в этом городе, - но уволь, милая сестрица, за два месяца пребывания здесь я описал тебе каждую картину, увиденную в Louvre. По правде говоря, за годы обучения в Кембридже у меня сложилось впечатление, что я изучил музей вдоль и поперек по книгам и лекциям, и теперь хожу туда, словно к себе домой. Всякий раз, проходя мимо очередного Геракла или Аполлона родом из классической Греции, я машу ему, как старому другу. И, говоря начистоту, мысль провести всю жизнь с этими статуями наводит на меня смертельную тоску!

Но картины, однако, превосходят любые мои ожидания, недаром профессор Риверс твердил нам, что жизнь будет прожита зря, если мы своими глазами не увидим всех этих Рафаэлей, Тицианов и Рембрандтов. Теперь я понимаю, что он имел в виду. Следующей моей остановкой в этом grand-tour будет Рим. И даже не думай ставить мне в упрек, что знойные итальянки интересуют меня больше, чем ватиканские музеи и Вилла Боргезе.

Но пока я намерен еще на пару недель остаться в Париже. В конце концов, то, что происходит здесь сейчас, кажется мне куда интереснее давно упокоившихся мастеров, да простит меня Риверс за такие слова. Не далее как несколько дней назад я посетил восхитительную выставку, первую в своем роде! Ничуть не удивлюсь, если скоро даже в Англии заговорят о ней. Я впервые увидел все картины этих художников вместе, хотя многие из них уже широко известны в Париже. Видишь теперь, как далеко было то, чему нас учили в университете, от того искусства, которое я вижу здесь? Сколько еще времени должно пройти, чтобы такие, как Риверс, обратили свое внимание на современное искусство. По их мнению, все это направлено лишь на то, чтобы epater de bourgeois - но я готов с ним спорить!..

Я чувствую, что просто обязан познакомиться с этими людьми - импрессионистами, как они себя называют, - иначе мое пребывание в Париже теряет всякий смысл. Иногда мне кажется: умей я хоть немного рисовать, я бы примкнул к их обществу, но, увы, мое обучение искусствам - словно насмешка, мои художественные таланты остались на том же уровне, что и в детстве. И я уверен, что ты вспомнишь ту корову, которую я нарисовал, пока мы гостили у тетушки Энн, - как ты могла принять ее за сахарницу! Хотя ты всегда была очень невнимательной.

Обнимаю,

Артур С.'

'Приветствую, дорогая сестра!

Бетти, я вижу, ты слишком серьезно подошла к нашей переписке. Я с удовольствием читаю о происходящем в Роуздэйле, но, дорогая, три страницы про твою кошку - не слишком ли много?

Отвечаю тебе сразу же, как получил твое письмо - слава английской почте! - и хочу рассказать тебе о многом, но не знаю, с чего начать. Главным событием этих дней было, конечно, то, что я наконец-то посетил кафе 'Планте', о котором столько слышал на недавней выставке импрессионистов. Это небольшое кафе на Гранд-рю-де-Батиньоль достойно внимания хотя бы потому, что там собираются интереснейшие люди своего времени! Иногда я жалею, что приехал в Париж слишком поздно, да что там, что так поздно родился!