Тобша Лирнер - Сфинкс

— А если я останусь в Александрии?

— Мосри вас убьет, — напрямик ответил Фахир.

Я повернулся к Амелии, но она только пожала плечами и принялась запаковывать астрариум.

— Согласно карте, к одиннадцатому часу вы будете на озере Арахи, и глаза бога и сопровождающего его духа совершенно прозревают. В двенадцатый, и последний, час Ра вступает в восточный горизонт и разгорается рассвет нового дня. А душа умершего поднимается ввысь и становится звездой.

— И это будет означать, что я воссоединил астрариум с Нектанебом и дата моей смерти переместилась в отдаленное будущее? Я не планировал немедленно превращаться в небесную звезду.

— Да исполнится воля богов, — произнесла Амелия.

— У меня сложилось впечатление, что существует множество параллельных жизненных путей.

— Свобода воли заключается в том, какой мы делаем выбор, на какую ступаем дорожку в каждый данный момент. Но эти жизненные пути уже предначертаны. Изабелла знала, что существует возможность умереть в назначенный день в воде. И еще знала, что вы унаследуете ее миссию. Вопрос в том, хватит ли у вас силы характера, чтобы ее осуществить.

И снова я начал размышлять о нашем браке. Меня преследовала мысль, что Изабелла вышла за меня замуж только потому, что так гласило пророчество. Неужели навязчивая идея настолько подчинила ее себе?

Я покосился на астрариум — древнее соединение шестеренок и ворожбы — и вспомнил, насколько расстраивался, видя, как Изабелла с головой уходит в его поиски. Какой становится рассеянной, когда работает, словно не способна ничего видеть вне круга своей цели. В этом уходе от действительности я стал видеть соперника. И не исключено, что мой инстинкт меня не обманывал.

Еще я вспомнил отца и брата. Увижу ли я их снова? Взглянув на часы, я понял, что нахожусь у Амелии не меньше шестидесяти минут — драгоценный час из тех немногих, что мне, возможно, остались. Повернулся к ней и спросил:

— А что я потеряю, если не поеду?

— Только жизнь — не важно, верите вы в предсказание или в Мосри.

Фахир показал на телевизионный экран. Шел репортаж о зарубежной поездке Садата. Кортеж президента в этот момент пересекал сирийскую границу, чтобы затем углубиться в пустыню. Это был тот самый кортеж, в котором находилась Рэйчел.

— Вам следует знать кое-что еще, — продолжал Фахир. — Мы располагаем сведениями, что Мосри до часа знает детали тайной встречи Садата с Бегином. Сейчас астрариум нужен принцу Маджеду, как никогда. Он хочет исключить любую возможность достижения мирного договора.

Амелия накрыла мою руку ладонью.

— Выезжаем через час.

На шейхе была традиционная полосатая джеллаба берберов, и сидел он, скрестив ноги, на коврике на полу глинобитного дома. Выглядел он лет на семьдесят. Со шрамом на лице, зигзагом бежавшим по щеке и через нос. Он остановился на полуфразе, окинул меня безразличным взглядом и, снова повернувшись к Амелии, продолжил разговор, который они вели с тех пор, как мы приехали в древний город Сиву. Хотя большинство из того, что они говорили, я не понимал — общение шло на местном диалекте, — но уловил слово «сестра» и заинтересовался, какие же между ними были отношения.

Я пил предложенный мне сильно ароматизированный розовым сиропом черный чай и ждал, когда Амелия объяснит, что происходит. Наконец она повернулась ко мне.

— Шейх Сулейман — бербер и мой старинный друг. Здешняя община очень древняя. Они и еще несколько бедуинов — вот и все люди, которые живут теперь в Сиве.

Шейх что-то сказал, и они рассмеялись.

— Он просил предупредить вас: не надо разгуливать среди сборщиков фиников.

Мне не удалось скрыть, что я сбит с толку его словами.

— Здесь существует древний закон, согласно которому мужчины — сборщики фиников должны оставаться девственниками до сорока лет. Шейх боится, что ваши голубые глаза могут вскружить им головы.

Слегка обиженный, я посмотрел на бербера, тот ответил насмешливой улыбкой.

— Нам не пора? — спросил я Амелию, не в силах забыть об упрятанном в рюкзак астрариуме и прислушиваясь к коварному гудению больших электрических часов, неуместно стоящих рядом с богато украшенным кальяном. Мое время было на исходе. И каждый раз, когда взгляд падал на скользящие по циферблату стрелки, у меня сжимало горло.

Амелия положила ладонь мне на колено.

— Терпение. У шейха есть для нас дар, который мы должны взять с собой.

Бербер кивнул, встал и вышел из комнаты. А я не сдержался и спросил:

— Почему он назвал вас сестрой?

— Потому что я и есть его сестра. — Амелия подошла к стоявшему в алькове низкому сундуку. — Это принадлежало моему мужу… — Она открыла сундук, достала фотографию и протянула мне.

На снимке на фоне окруженного пальмами прудика стояла молодая женщина в камуфляже, а рядом с ней — юный бербер с винтовкой. Они улыбались в объектив, рука мужчины лежала на талии женщины, но их лица были напряжены, словно этот миг был всего лишь временной передышкой.

— Здесь похоронен мужчина, которого я любила, — продолжала Амелия. — Он был местным шейхом. Снимок сделан в сорок третьем году. Мы были женаты две недели и уже сражались с Роммелем. Немецкие войска печально прославились в Сиве тем, что осквернили этот пруд — купальню Клеопатры. Они плавали в нем голыми. Люди говорили, что из-за этого немцы и потерпели поражение. — Она так нежно касалась фотографии, что, казалось, почти ласкала. — Он был единственной любовью моей жизни.

Теперь я понял, почему, когда мы шли по улочкам этого древнего городка с домами из белой глины, крытыми пальмовыми листьями, и пронзительно кричавшими ослами, пожилые соплеменники здоровались с Амелией так, как если бы она была уважаемым мужчиной. Ее запомнили с тех пор, как во время Второй мировой войны она воевала в этих краях.

— Его убили через несколько дней после того, как был сделан этот снимок, — объяснила Амелия и спрятала фотографию в сундук.

— Сочувствую.

— Любите, пока способны. В жизни ничто не постоянно, кроме того, что ничто не постоянно. Старая арабская пословица.

Шейх вернулся и принес пару каких-то завернутых в муслин предметов. Сел на коврик, развернул и подвинул Амелии. Оказалось, что это два пистолета. Она взяла один. Я потянулся за другим, но Амелия меня остановила.

— Вам нельзя носить оружие.

— А если припечет? — Я не отпускал рукоятки пистолета.

— Ради Бога, не смотрите так испуганно. Я прекрасно знаю свое дело.

Она вернула один пистолет шейху, а второй засунула за пояс.

Бербер поцокал языком и коснулся рукой моего плеча.

— Поверьте, друг мой, она говорит правду. — Это были первые английские слова, которые он произнес с тех пор, как мы вошли в его дом.