Олег Лукошин - Наше счастье украли цыгане

По тестам я холерик с большой долей меланхолика. Самая неустойчивая смесь. Надо быть сангвиником с приличным процентом флегматика — тогда все события жизни стану воспринимать с пофигическим оптимизмом. Измениться реально — просто нужно работать над собой.

Да, куркинский дом! Вот и он сам, жизнерадостно беседует у ворот — какие они знатные, ворота-то, отменная и свежая древесина! — с человеком в военной форме. Эге, да это тот самый майор, которого видела в сельсовете! Походу он главный над всей причалившей солдатнёй. Признаться, довольно неприятный тип. Вроде бы ничего особенного, но взгляд надменный и чрезмерно проницательный. Слишком смелый для какого-то майора. Так и генералу смотреть не положено.

Волнение стремительно усилилось.

— Поёт Валерий Леонтьев! — разразилась я в окружающее пространство. — И тут же: Раймонд Паулс. «Диалог» — это название. Апрелевский ордена Ленина завод грампластинок. Первая сторона…

Я почувствовала вдруг сбои в памяти. Открывавшая пластинку песня не вспоминалась, хотя так и крутилась в голове. Применила над собой усилие, послав в головной мозг разряд недовольства. Помогло!

— Первая сторона: «Вероока» — ну конечно она, затем «Затмение сердца», «Я с тобой не прощаюсь», «Годы странствий» и последняя… — ещё один мощный разряд — да, «Человек-магнитофон»!

Куркин с майором повернулись на голос и застыли в недоумении. Майор держал в руках трёхлитровую банку — видимо, с мёдом. Дверца «Уазика» открыта, банку внутрь он не ставит — повернулся и смотрит.

— Вторая сторона: «Поющий мим», «После праздника», дальше… дальше-дальше… а! «Полюбите пианиста», потом заглавная «Диалог» и последняя — «Зелёный свет». По просьбам трудящихся исполняется именно она — песня Раймонда Паулса на стихи Николая Зиновьева «Зелёный свет». Три-четыре…

Они одновременно моргнули.

— Был час пик, бежали все куда-то, вдруг застыл, задумался зелёный све-е-ет… Зелёный све-ет… Час прошёл, но всё горит зелёный, и никто не понял, что случилось с ни-им… Случилось с ни-им…

И — с чувством, с выплеском, с нахлёстом!

— Ну, почему-у, почему-у, почему-у был светофо-ор зелёный? А потому-у, потому-у, потому-у, что был он в жизнь влюблённый… В мельканье дней, скоростей и огней он сам собо-ой включи-ился, чтобы в судьбе и твоей и моей зелёный све-ет про-одлился… А все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут…

Би гуд. Будь хорошей. Сакральный смысл композиции.

Ладно, хватит! Публика тормозит.

— Всё! — объявила я. — Передача «В рабочий полдень» подошла к концу. Вячеслав Демократович, как насчёт продления зелёного света в наших судьбах?

Куркин произвёл попытку улыбки и выразительно, сконцентрировано, неторопливо похлопал в ладоши.

— Светлана Бойченко! — типа представил он меня майору. — Будущая звезда голубых экранов.

Майор сделал два шага к «Уазику», поставил сквозь открытую дверцу на сиденье банку — она звякнула о другую, видимо не одну трёхлитровочку душистого медка презентовал кооператор военным — и тоже хлопнул пару раз в ладоши. Как-то глухо это у него вышло, у Куркина-то звонче получилось.

— Далеко пойдёт! — коротко выдал заключение на мой талант военный чин и повернулся к хозяину дома. — Ну что, Слав, бывай! Через пару дней встретимся, поговорим о том деле более детально. Сам подъедешь?

— Да, сам. Чё тебя гонять?

— Ну ладно, — они пожали на прощание руки. — Приятного концерта!

— Это не то, что ты подумал, — ухмыльнулся Куркин.

— А я ничего не думал.

Майор уселся за руль, завёл двигатель, и «Уазик» тронулся по той самой дороге, которую только что я так чудно променадила, в обратную сторону. В Вешние Ключи.

— Здорово выглядишь! — сделал мне комплимент дядя Слава, окинув с верху до низу прищуренным и несколько насмешливым взглядом. — Как жизнь-то? Деда, я слышал, в больницу увезли?

— Угу, — кивнула я, — в больницу. Жизнь движется своим чередом. Преподносит сюрпризы и открытия. Радует, короче говоря.

Он снова попытался улыбнуться. Вот ведь, хочет человек — а не получается. Лицевые мышцы против. Суровое нутро не позволяет. Бородёнка сковала.

— Была когда-нибудь на пасеке? Хочешь посмотреть?

Я промолчала в ответ, но он, почувствовав моё согласие, мотнул головой — жди, мол, а сам, направившись вглубь обширного двора, уселся за руль стоявшей здесь «Волги» и выкатил её за ворота, прямо ко мне. Дверца открылась, я была приглашена присоединиться к поездке. Плюгавенький мужичок с дымящей сигаретой в зубах, светло-грязной футболке и рваном трико закрыл за нами ворота. Видать, Куркин сторожа держит. Буржуй, одно слово.

— Поосторожнее там с куревом! — успел крикнуть ему дядя Слава.

«Волга» тронулась, волосы мои озорно и задорно всколыхнул ворвавшийся в приоткрытое окно ветер, и мы поехали по какой-то едва угадываемой колее в сторону недалёкого леса. Там тоже замаячил забор из качественной и свежей древесины. Видимо, это и была знаменитая куркинская пасека. Я поймала себя на мысли, что мне чрезвычайно приятно вот так рассекать просторы Земли на дорогой и престижной «Волге». Ещё бы лучше на «Кадиллаке». И где-нибудь в Калифорнии.

Автопутешествие оказалось недолгим, буквально трёхминутным. Машина остановилась у приоткрытых ворот, мы выбрались наружу и направились мимо небольшой хозяйственной будки к видневшимся невдалеке ровным рядам ульев. У будки с граблями в руках стояла пожилая косматая женщина алкоголического вида.

— Всё в порядке, Вячеслав Демократович! — бодро отчиталась тётенька начальнику заученной скороговоркой. — Работа идёт.

Тот на слова её никак не отреагировал, а тётка, словно в отместку, одарила нас долгим, сальным и многозначительным взглядом. Особенно меня.

— Вот оно, богатство моё! — выразительно провёл дядя Слава по воздуху рукой.

Перед нами открылась наконец массивная поляна с ульями. В четыре ряда, словно домишки в каком провинциальном городе, торжественном воплощении типовой застройки, простирались они перед нами. Штук сто в общей сложности — так показалось. Между ульями с сетками на головах блуждали два человечка — тоже рабочие, надо думать. На кооператора батрачат. А дядя Слава платит им три копейки, чтобы с голода не подохли. Да те и счастливы поди. Хозяин жизни, фигли. Секрет успеха — он в умении подчинять людей. Не моя мысль, слышала где-то. Куркин деньгами подчиняет, а писатель какой — образами и идеями. Всё равно везде рабство. Принять его как должное и дышать полной грудью? Ну а что ещё остаётся?

Дружным деловым гулом встретили нас роящиеся над своими жилищами пчёлы, но были они вяловаты и беззлобны — даже я почувствовала это. Несколько особо любопытных и до нас долетели, но желания навредить не проявляли. Дядя Слава кивнул семенившей позади тётке, и та через минуту принесла нам по сетке, а ещё и какие-то специальные балахоны. Не слишком охотно я в него облачилась. Сам же Куркин этой лицевой сеткой и ограничился, оставшись в короткой рубашке с голыми руками. На мой жалостливый взгляд — а у меня нехорошая склонность жалеть любую божью коровку — он бодро отмахнулся: