Олег Лукошин - Наше счастье украли цыгане

— Извини, — отозвался он, успокаиваясь. — Просто волнуюсь о тебе.

Надо же, волнуется обо мне… Неужели я ещё могу кому-то нравиться, кого-то волновать?

— Куркина убили! Куркина убили! — разнеслось по селу рано спозаранку.

Здесь даже не выходя из дома можно новости узнавать. В открытую форточку залетают. А если она закрыта — в щели пролезут. Коммуникационная среда нового поколения.

Остановились прямо напротив окон две бабы.

— Слышала, Куркин умер!

— Да ты чё?

— Ага. Убили!

— Вот ведь… Жуть какая!

— Ну а чё ты хотела — после Елизарова он следующий был. Они ведь как бараны рогами сплелись. Одного кокнули — значит, и второй за ним следом пойдёт.

— Ой, Господи, и за что нам такое наказание? Труп на трупе. Это всё Горбачёв, сволочь, с ним в стране бардак начался.

— И не говори… Как бы хуже не было!

У меня кастрюля с остатками супа так из рук и выскользнула. И по ноге долбанула — как назло. Я вскрикнула от бессильного отчаяния и поспешила присесть на табуретку. Кроме отчаяния по телу разлилось и нечто другое, нечто гадкое — страх. Страх вперемежку с каким-то абсолютно дебильнейшим восторгом. О, это была гремучая смесь! В мгновение ока она запустила во мне такие смерчи с вулканами, что меня затрясло и сплющило.

Вот и всё, теперь посадят! Я убийца, я отняла жизнь у человека. Как страшно, как причудливо, как мерзко! Но что за сволочная улыбка растягивает рот? Почему меня тянет хихикать? Я окончательно сошла с ума?

— Что такое? — прибежал на кухню Серёжа? Увидев бардак на полу и придурошное выражение моего лица, поспешил успокоить: — Сиди, сиди, я всё уберу!

Полез за половой тряпкой, принялся растирать вязкие остатки супа. Что теперь жрать-то будем? Денег нет совсем. Мне и уехать отсюда не на что.

В животе мутило, голова налилась свинцом и горькими переживаниями. Я поспешила прилечь на кровать. Минуты бежали, и вся мерзопакостная весёлость, что произрастала из самых тёмных сторон моей сущности, сходила на нет. Меня всё больше затягивало в отчаяние и страх. В какой-то момент они налились с такой силой, что меня замутило, затрясло, скрутило — и я едва успела добежать до нужника на заднем дворе, куда громогласно исторгла всё остатки пищи, затерявшиеся в желудке в последние часы.

— Мамочка, что же я наделала! — воскликнула я в абсолютном отчаянии, прижавшись спиной к ветхой стенке древнего туалета.

Слёзы незамедлительно брызнули следом.

Я плакала долго, плакала навзрыд и, наплакавшись, почувствовала облегчение. По крайней мере проступила вполне определённая ясность с тем, как быть дальше.

Надо сдаваться! Всё равно найдут рано или поздно.

— Ты куда? — настороженно спросил Серёжа, глядя на мои скоротечные и неврастеничные сборы.

— Пройдусь! — буркнула я в ответ. — Воздухом подышать надо. В пакете за печкой несколько картофелин оставалось — почисть, будь другом! Даже нарезать можешь и пожарить. Что-то надо тебе есть.

— Ладно! — кивнул он. — Вместе и съедим. Ты же тоже будешь, да?

— Посмотрим, — отозвалась я глухо и поспешила выбраться наружу.

Куда идти, гадала я — в милицию или в сельсовет? А, какая разница. Но лучше в милицию, хоть она при этом чрезвычайном положении и потеряла свою функцию, подчинившись приезжим военным. Там Федя, он хоть с пониманием отнесётся.

— Ой, а Катю-то Елизарову как жалко, как жалко! — кучковались на обочине дороги всеведущие вешнеключинские бабы. — Ей-то за что такое наказание?

— А что с Катей? — поспешила я причалить к ним.

— Как что? — изумились те. — Застрелили её куркинские бандиты. Прямо сразу на месте и застрелили.

— Да за что?

— Расходимся, граждане, расходимся! — раздался зычный голос молоденького, совсем мальчишечки, но жутко голосистого солдатика. Они с напарником суровым шагом приближались к скоплению народа.

— Разойдитесь, будьте добры! — подошли солдаты вплотную. — Положение, сами знаете, какое. На свободе до сих пор остаётся группа преступников, появиться они могут в любом месте. Поберегите свои жизни, оставайтесь дома.

Тётки послушно разбежались в разные стороны. Я тоже перешла на другую сторону дороги от греха подальше. Но неудовлетворённое нетерпение бурлило.

— Да причём здесь Катя? — издала я в пустоту недоумевающий возглас.

— Это она Куркина застрелила, — раздался позади меня спокойный и отчаянно знакомый голос.

Я лихорадочно обернулась. Алёша! Милый, чудный Алёша, но какой-то поникший и печальный, стоял у столба электропередач.

— Она! — воскликнула я. — А я думала…

— Нет, твои вилы вреда ему не принесли. Рана была пустяковой. Люди Куркина уговаривали его заявить на тебя, но он наотрез отказался. А вечером в Ольховку на мотоцикле приехала Катя, с собой у неё оказалось ружьё. Она пробралась к Куркину в дом и хладнокровно его застрелила. Стреляла пять раз, спокойно перезаряжая оружие. Когда она выходила из дома, по ней открыли огонь два куркинских помощника — они где-то в пристрое обитали. До мотоцикла она не добралась, упала замертво. Сейчас этих людей разыскивают, но безуспешно. Почти сутки миновали, а никаких результатов нет. Так и не найдут, скорее всего.

— Алёша! — я приблизилась к нему и несколько боязливо припала к груди. — Как я рада тебе!

Он приобнял меня и рассеянно погладил по плечу.

— Ночевать мне негде, — произнёс задумчиво. — Пустишь к себе?

Кто сказал, что мужчины полигамны, а женщины нет? Я, дочь своей матери, торжественно заявляю обратное и живым своим примером опровергаю эти нелепые домыслы!

Женщина — вместилище любви. Обитель нежности. Кокон страсти. Ей по силам принять у себя десятки пилигримов и каждого любить. Неужели вы не видите, что мир соткан из любви? Её полным-полно, любовь можно черпать горстями прямо из воздуха — хватит на всех. В этом искусство, в этом мудрость — направить жизнь свою в единственно правильное русло, где одной лишь любовью дышать и питаться можно. Несчастные… Просто вы захлопнули перед ней ворота, скуксились и скурвились, вот и оставила она вас, горемычных, без своего покровительства. Мне вам не помочь, вам никак уже не помочь…

Чёрт, да настоящая женщина любит всех мужчин без исключения! Идеальная женщина. Женщина мира. Я уверена, такие есть. Могучие и прекрасные самки, в чьём сознании не гнилая ветошь морали и практической целесообразности, а древние коды жизненного тока. Это они, великие женщины, не позволяют миру скатиться в тартарары и сохраняют в нём очертания привлекательности.

Я не идеальна. Я слаба. Я готова любить всего двух. Пока.

Но искренне! Слышите: искренне!