Мария Ема - КОТАстрофа. Мир фантастики 2012

Прохор выскочил на дорогу и огромными прыжками помчался вперед. Сноп белого света ударил откуда-то слева, Прохор на мгновение ослеп, но остро почувствовал, что противник приближается неотвратимо, что бегство постыдно, и что с шумом расправившиеся за спиной крылья требуют от него короткого, бешеного боя. Мгновенно выпустив когти и выгнув колесом спину, он прыгнул, как бывало раньше, вперед и вверх, заваливаясь в полете на левый бок, чтобы, приземлившись, оказаться снизу и разорвать задними лапами незащищенное брюхо врага. С тихим хлопком ослепляющий свет погас, и Прохор начал понемногу различать окружающие его предметы. Сознание постепенно возвращалось, и он понял, что все еще лежит на дороге, в нескольких метрах от спасительной обочины. Задние лапы почему-то не слушались, и Прохор пополз, стирая когти об асфальт. Дышать было трудно – из носа тонкой пульсирующей струйкой текла кровь. Теряя силы, Прохор добрался до пыльной придорожной травы и, хлюпая кровавыми пузырями, повалился набок. В голове шумело, и казалось, что вокруг него быстро сгущаются холод и темнота. Вдруг перед ним появилась его избранница и мягко дала понять, что намерена полетать этой ночью. Прохор согласно кивнул, и теплая, расслабляющая волна счастья плавно накрыла его с головой. Подняться на ноги почему-то не получилось, от усилия все поплыло перед глазами, но сквозь застилающий взгляд зыбкий туман Прохор все-таки рассмотрел, как, элегантно ступая мягкими лапами, белая красавица не торопясь спустилась с придорожной насыпи и внимательно поглядела в темноту. Ночь манила своей таинственностью, и кошка, величественно расправив крылья, легко и бесшумно взлетела. Сделав несколько кругов между деревьями, она направилась куда-то вперед и вверх, по лунному лучу, на прощанье кокетливо сбив хвостом с ветки желто-рыжий кленовый лист. Лист с радостью составил бы кошке компанию, но его время истекло, крылья ослабели и уже не могли помочь. Кружась, лист медленно опустился на землю и затих.

Скоро придет Боль. Уже совсем скоро. Огромная, черная, неотвратимая, она заполнит весь мир, у нее остро заточенные лучи-иголки, о них так просто порезаться, они обжигают, лучше держаться подальше, лучше свернуться в клубочек и попытаться спрятаться…

Он сжался и заскулил.

– О, ты только посмотри, какой красавец! Просто роскошный щен!

Боли пока еще нет, но она будет. Точно будет, он знает это, так уже было. Хотя и не было. С ним не было. Но он – помнит, он знает, боль всегда приходит, когда появляются эти руки. Огромные, страшные, сильные руки, они выхватывают тебя из безопасного и теплого логова, а за ними следом приходит боль. И прятаться от них бесполезно, хотя многие пытаются…

– Действительно, вполне перспективная особь.

– И только? Ха! Ты посмотри на его реакцию! Он же сквотнул моментально, когда другие понять ничего еще не успели! И посмотри – как качественно! Ты не туда смотришь, ты на зубы его смотри!

Он тоже пытался спрятаться – тем особым образом, которым раньше прятался лишь по таким же особым сигналам старших. Самым важным сигналам, когда опасность слишком велика и никакие другие способы не помогут. Раньше все получалось. Но на этот раз даже такая мера не сработала – мир перевернулся, но проклятые руки не исчезли. И тогда, выгнув шею до хруста, он вонзил мелкие и очень острые зубы в одну из ненавистных рук.

– Действительно, зубы качественные. И реакция.

– Ах, ты… гаденыш! От ведь!.. Ты у меня забудешь, как кусаться! Да я все твои пакостные зубешки…

– Отпусти щенка, Эри. Ты его задушишь. А он еще не прошел Испытание.

– От же тварь! Да не трогаю я его, успокойся! Что я, совсем, что ли… Испытание ему… Ну, мелкий гаденыш, держись! Я тебе устрою экзамен! Ты у меня полетишь, как фиброгласс над Нью-Баден-Баденом!

– Эри, уймись. Ты убьешь ребенка.

– Ни фига! Только не его! Ты на его зубы посмотри! У них вся семейка перспективная, очень высокие показатели, буквально на грани, мне еще в прошлом году казалось – вот оно! Уже ведь почти получилось, надо было еще тогда не ссать жидко, а решиться наконец и полностью снять защиту. Имели бы сейчас, что предъявить, а не стояли перед комиссией с голым задом…

– Имели бы сейчас кучу проблем. Что ты так бесишься? Он же не тебя укусил.

– Ха! Хотел бы я на это посмотреть! Попробуй он укусить меня – вот было бы весело! Не ему, конечно. Ну, держись, гаденыш…

– Если ты выйдешь за пределы рекомендованной нормы – я укажу это в рапорте.

– Зануда. Смотри! Видишь? Все показатели в границах нормы! Можешь хоть триста раз в своем рапорте зафиксировать!

– В верхних границах нормы.

– Но все-таки – нормы! Да пойми же ты – это оправданный риск! Я нюхом чую – у этого малыша получится! Посмотри, он какой! Красивый, сильный, наглый. У него просто обязано получиться! Если еще чуть-чуть ослабить экранирование…

– Эри, уймись.

– Ладно, ладно! Видишь – все, не трогаю больше! Можешь включать.

Боль.

Руки исчезли – и тут-то она и навалилась всей своей огромной черной тяжестью. Он знал, он помнил, что именно так все и будет. Но все равно – неожиданно. Огромный черный водоворот боли затянул его в самую середину, он падал, падал, падал, и больше в мире не было ничего, только эта черная боль и бесконечное падение. И тонкий пронзительный визг, впивающийся в барабанные перепонки. Он вонзается в уши, он высверливает голову изнутри, этот визг, кто-нибудь, прекратите, пожалуйста, кто-нибудь… но никого нет, только черная боль, и он сам пытается заорать, чтобы хотя бы так прекратить, заглушить, отодвинуть мерзкий звук, выворачивающий наизнанку. И только тут понимает, что визг этот – его собственный.

А падение все длится, хотя прошло уже столько времени, что вроде бы больше некуда падать. Но падение продолжается, оно не имеет границ, и ужас его безграничен тоже, и безгранична черная боль. Наверное, в нее можно падать вечно. Все ниже и ниже. Только давит на грудь и потихоньку становится все труднее дышать. Как под водой, он это тоже помнит, хотя под водой и не был ни разу. И сердце колотится где-то под самым горлом.

А падение все длится… и длится… и длится…

– Обрати внимание на его пульс. Еще немного – и не выдержат стенки сосудов.

– Не паникуй! Они гораздо крепче, чем кажутся! Ты что – до сих пор не понимаешь? К ним нельзя подходить с человеческими мерками! Они давно уже не люди!

Боль может быть вечной.

Но страх – не может.

Даже страх перед болью.

Падение продолжалось, и острые иглы-лучи никуда не делись, и черный ужас вокруг тоже был по-прежнему беспросветен. И трудно было дышать – что там трудно! Почти невозможно! Сердце билось уже не под горлом даже, о стиснутые зубы билось оно изнутри, и казалось, что, разомкни он челюсти хотя бы на миг – сердце выскочит, так тесно ему там, за зубами…