Мария Ема - Арбуз на крыше

© ООО «Астрель-СПб», 2011

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Крыша мира была пыльной, облезлой и пахла жженым рубероидом. Но она славно нагревалась на солнце. Ветер нежно обносил ее легким дыханием, черную как уголь адской земли, полускрытую огромным ясенем, который рос рядом с домом. Дом тоже казался выросшим. В этом микрорайоне таких – двухэтажных – саженцев было несколько. Они толпились друг подле друга, словно боровички – древненькие, коричневенькие, но еще крепенькие. В жару над ними колебался дух деревянных перекрытий, крашеных полов, пыльных гардин, скрывающих широкие удобные подоконники. Город давно взял чужаков в кольцо, забыв о том, что сам когда-то был чужим здесь. Но кособокие уродцы не сдавались: вместе с ясенем бугрили корнями сердце земли, взблескивали мытыми окнами и соцветиями худосочной, упорно цветущей герани в палисадниках.

Под раскидистыми тенями мирового дерева, в довольстве и неге возлежал рыжий кот, из тех, коих кличут не иначе как «Котярой». Он был большой, мягкий и олицетворял собою вселенскую лень, когда валялся кверху пузом, отдохновенно раскинув в стороны лапы и позевывая пастью ярчайшего розового колора. Воробьи, серыми комками обжившие ясень с незапамятных времен, кота давно не боялись, но и близко не подлетали. Все ж таки представал их глазам разморенный, но хищник, и спрятаны были кривые иглы когтей в розовых подушечках лап, и торчали из-под толстых губ, щедро украшенных белыми вибриссами, кончики смертоносных клыков, и зеленел змием взгляд круглых, сонно сощуренных глаз. Мелькало иногда в глубине зрачков что-то, что спугивало похожую на толпу серых мячиков стаю и заставляло их хаотично разлетаться, оглашая воздух паническим чириканием.

Но гасли зеленые огни, сокрытые веками, рыжее тело сворачивалось клубком, напоминая то ли баскетбольный мяч, то ли гигантскую ягоду. За эту солидную округлость кота называли в округе Арбузом, хотя ни единой полоски или тени муара не тревожило упитанные бока.

Арбуз любил лежать, разглядывая какой-нибудь один конкретный кусочек пространства. Растягиваясь на спине, смотрел в небо сквозь ажур листвы, прошитой черными грубыми нитками веток. Лежа на животе, наблюдал за воробьями, пересчитывал стаю, с которой был знаком так же, как собаки со своими блохами – и надоели, и зудят, а выкинуть жалко. Иногда смотрел на улицы – движение здесь было редким: знакомые машины, неслучайные прохожие. Когда Арбуз изворачивался вбок, взгляд его либо упирался в сморщенную щеку вселенского ствола, либо скользил вдоль плоскости крыши, теряясь в волнах испарявшегося тепла.

Вечное лето благоволило коту, баюкая его в жарких полных руках, осыпая щедрыми звездопадами, выгоняя на кормежку осторожное ночное мясо…

…Бесшумные лапы, уши параллельно земле, и загораются в ночи зеленые высоковольтные искры, и Смерть крыс смотрит сквозь его глаза на обреченного грызуна. Прыжок – тяжелое тело обрушивается на жертву, клыки сжимают острые жалкие позвонки, окостеневшее от ужаса тельце обмякает…

Зимы Арбуз не замечал.

Проходили годы – он казался вечным, мелькал лисьим хвостом в разных уголках района, обтирался об ноги сердобольных старушек, таких же вечных, как и он сам, подкармливающих его вечной же колбасой в розово-желтой пленке. Одни и те же машины проезжали мимо. Проходили прохожие, подобные самим себе.

Иногда сонную кошачью негу беспокоили события. Однажды, солнечным июньским днем он лежал на крыше, согласно собственному расписанию: до обеда на брюхе, после – на спине, вечером – свернувшись клубком. Глаза его закрывались. Парило, и кружевная тень казалась уставшей, хотя до вечера было еще далеко. Послышался шум мотора. Ребенок, который выбежал на дорогу за ускакавшим мячом, шума не услышал. Взвизгнули тормоза…

Арбуз открыл глаза, наморщил нос и выпустил когти. И перевернулся на спину – солнце миновало зенит.

Громыхнуло. Сразу стало темно. Налетел ветер, растрепал ленивые прежде пряди ясеня, щедро смочил холодными струями конвоируемой тучи. Белопенная плесень покрыла тротуары и проезжую часть, забурлила водоворотами, поднялась выше колес автомобилей, застопорив движение. Воздушный забияка поотрывал деревьям ветви, побросал их на машины, которые скромно ждали своих хозяев вдоль обочин дорог, и скрылся в неизвестном направлении. Кот давно спрятался на чердаке, изгнав оттуда парочку утробно ворковавших голубей, смотрел круглыми совиными зенками на струи дождя, прошивающие пространство, морщил нос от запахов свежести, мокрой листвы, озона.

По ночам, насытясь, Арбуз возвращался на свою личную крышу и усаживался на краю. Окна многих домов были темны. Широко раскрыв светящиеся глаза, кот смотрел вниз, на город и видел свет – другой свет. Его источали души живущих – неверный или яркий, ровный или мерцающий, или тускнеющий, готовый угаснуть навсегда. Когда человеки рождались, рождение сопровождал выброс высокого синего пламени, опадающего на девятый день, и с тех пор и до отрочества горящий ровно и сильно. Когда смерть посещала их, ловя и разрывая умелыми руками нити, связывающие душу с телом, тусклый огонек мигал и гас, чтобы на сороковой день вспыхнуть новой звездой и скрыться в глубинах космоса. В некоторые ночи первых огней было больше – как звездопад, вспыхивали они в отдаленных друг от друга домах, освещали старый город сиянием новых жизней, озвучивали бархатную темноту младенческим плачем. В другие на город падала тьма – жалкие светильники человеческих душ гасли один за другим, словно от злобного сквозняка. Тогда Арбуз поднимал морду к небу и подолгу смотрел на звезды. Они мошками кружили вокруг – галактическая моль, навязчивая, раздражающая и недоступная. Не раз тянул он лапу, пытаясь достать особенно ярких мотыльков, но когти полосовали воздух, а насекомые продолжали свой полет в неизбежность, укутывая в тенеты своих крыльев спящую Землю и холодно взблескивая фасетчатыми глазами.

Арбуз мог очень долго смотреть на звезды.

Наглядевшийся на них до искр под веками, он укладывался спать тут же – на крыше, но не под ветвями старого друга, а под опрокинутой пиалой открытого неба. И ему снились звезды, которые он цеплял когтями, отфутболивал направо и налево, щедро раздавая звездную силу и яркость спящим и умирающим планетам; и Гончие Псы, захлебываясь слюной, мчались следом, но не могли догнать; а Млечный Путь под лапами был мягок и упруг, протуберанцы звезд – ласковы и теплы, как любящие пальцы; и кометы дразнились яркими хвостами, приглашая поиграть. Покой снисходил на кошачью душу и на город. Ночь мягкой поступью обходила дозором дома и домики, скрадывая разницу в возрасте и этажности, растворяя тени, выпивая летнюю жару, днем сменявшуюся опасными патрулями гроз…