Мария Ема - КОТАстрофа. Мир фантастики 2012

– Идем со мной! Скорее! – сказала Варенька. – Птичник хотел меня убить. Я убежала.

– Я не могу… Мне не пролезть в ту дыру.

– Скорее!

– Беги одна! Я как-нибудь вырвусь.

– Будь осторожен. Он видит очень хорошо. Когда он склоняет голову набок, знай: он тебя заметил.

Тут я услышал призывное «мяу» из-за сарая и понял, что это кричит Крысолов. Ревность шевельнулась в моем сердце. Нет, не может быть… Неужели?..

И в этот момент дверь отворилась, на пороге возник Птичник. В одной руке он держал топор, в другой – отрубленную куриную голову.

– К-с-с… – зашипел Птичник и потряс в воздухе куриной головой.

Видимо, он думал, что все коты – идиоты.

Я сидел не шевелясь, хотя сердце мое билось как сумасшедшее.

Снаружи Крысолов мяукнул громче прежнего. Но Птичника не так-то просто было обмануть.

– К-с-с… – Птичник шагнул глубже – в сарай. – Я же знаю, ты здесь, ворюга! Подь сюда, кому говорят!

Дверь захлопнулась, и воцарился полумрак. Правда, изнутри дверь сарая не запиралась – это я знал точно. И теперь я мог ее открыть ударом башки. Лишь бы Птичник успел отойти подальше. В полумраке он видел, кажется, не хуже кота.

– Вот твари, прогрызли такую дыру… – услышал я его голос из угла.

Видимо, он подумал, что ту дыру над фундаментом в его сарае сделали кошки!

Я метнулся вниз, но чтобы открыть дверь, мне надо было разбежаться. Время! Мне его катастрофически не хватало! Я разбежался… Удар! Дверь распахнулась. Но лишь совсем чуть-чуть: Птичник мгновенно оказался рядом и схватился за ручку. И все же я успел проскочить, то есть почти – мой хвост зажало дверью. Я заорал от боли. Рванулся, обдирая шерсть и кожу. Вырвался. Но вместо того чтобы лететь вперед, я почему-то взлетел вверх. Шкирку мою сжимали жесткие, как дерево, пальцы.

– Ну что, попался, зараза? – прохрипел мне в ухо хриплый голос. – Чуешь свой последний час?

Я попытался вырваться и не смог, лишь дернулся, нелепо молотя лапами по воздуху, как будто мог выпрыгнуть из собственной шкуры, но пальцы Птичника сжимались все крепче. Унижение, злость, ярость разрывали мое сердце. И тогда я закричал. Так закричал, что сверкающее полотно летнего дня пошло рябью.

– Исключаю! – орал я. – Исключаю тебя из защиты…

Он не понял – как всегда не понимают люди.

– Боишься, тварь… – сказал самодовольно.

Он не видел, как с беззвучным треском лопнуло над его головой небо, и в прореху глянула тьма – темная, недобрая, безжалостная. Птичнику наверняка показалось, что на солнце набежала случайная тучка.

Птичник размахнулся и швырнул меня в телефонный столб. Стой он на шаг ближе – мне бы не жить. Но до столба было несколько шагов, и в полете я сумел перевернуться в воздухе так, что столб остался левее – кажется, я задел его лишь вибриссами и кончиком хвоста. Я приземлился на все четыре лапы.

Прыгнул в сторону, потом в другую… Забор… прыжок вверх… сорвался… снова прыжок. Что-то ударило рядом. Топор. Птичник метнул его, как томогавк!

– Стой, кому говорят! – заорал.

Топот его сапог все ближе…

Третий прыжок. Сумел… В следующий миг я уже был на участке Крысолова. Тут меня что-то грохнуло по голове. Я покатился… встал… Лапы разъезжались.

– Убийца! Чтоб тебе! – закричала хозяйка баба Валя. – В милицию сейчас звоню. Палач!

– Я сказал, что убью его, и убью! – проорал Птичник. – Расстрелять его надо! И тебя тоже, старая карга, расстрелять!

Баба Валя подняла меня на руки и понесла домой.

– Говорила же тебе: не ходи к этому душегубу. Но ты, Рыжик, совсем чумной.

Когда меня принесли домой, Галя заплакала, а Сережа побежал к Аглае просить, чтобы подвезла на машине «в лечебницу». Меня, почти бесчувственного, опустили в какую-то огромную сумку на сложенные вчетверо полотенца. Галя сидела на заднем сиденье машины и держала меня на руках. Я помнил, что Лизу вот так же возили куда-то и там изувечили. Я хотел вырваться, сделал попытку, но Галя обняла меня и прижала к себе. Потом мы долго сидели в коридоре. Потом я помню стол, и чем-то противно воняло… Мне сделали укол. И мне стала сниться мама-кошка и мои братья и сестры, их было очень много, сначала нас было трое, потом – уже шестеро, и наконец – двенадцать… И Небесный кот – огромный, рыжий и прозрачный, играл с нами…

Я проснулся дома.

Только вслушайтесь, как восхитительно звучит фраза – проснулся дома!

Это лучшая кошачья музыка. Для кота нет ничего важнее дома.

Башка моя была чем-то обмазана и сбоку над глазом заклеена. И хвост тоже чем-то обернут.

Я выполз из своей корзинки и потихоньку забрался в корзину с грязным бельем. Я не хотел больше туда, где так остро и больно пахло смертью. Даже если я буду очень мучиться, я все равно не хочу туда – чтобы мне всаживали в тело длинную тонкую иглу. Я хочу умереть в корзине с грязным бельем, полной запахов моего дома. Это мое последнее желание. Исполните его, пожалуйста.

Галя, обнаружив мое исчезновение с больничной койки, безошибочно отыскала меня в любимой корзине. Вытащила, поставила перед миской с водой, я попил. Она покрошила на ладонь кусочки телячьей колбасы и поднесла кусочки к моей морде, будто на блюде. Я съел. Мне стало почти хорошо. Она подняла меня на руки и положила назад – в корзину с бельем. Я заснул. Мне снился Небесный кот, он был огромный, полосатый, серый, он подмигивал мне изумрудным глазом и говорил: «Рыжик, скоро ты станешь тигром!»

Через три дня, когда я выбрался на улицу, то увидел, что Крысолов сидит на заборе вместе с милой Варенькой.

А ведь я чуть не погиб из-за нее!

А еще через неделю Птичника нашли дома на полу – разбитого параличом. Дверь в дом была распахнута. Все утки и куры из загона исчезли. Птичника увезли в больницу, потом какой-то человек с блокнотом о чем-то расспрашивал бабу Валю. Как я понял, он пытался изображать охранителя, но это у него как-то плохо получалось. Дом без хозяина сразу стал заваливаться набок. Участок Птичника теперь стоял безхозный, оставленные в покое деревья и кусты, не чувствуя больше угрозы, стали разрастаться, соревнуясь друг с другом в диком буйстве.

Ночами бледные неясные фигуры скользили меж зарослей малины и иван-чая: то ли плыл белый туман, то ли призраки посещали заброшенный участок Птичника. Я сидел на заборе, отделявшем участок бабы Вали от пустыря, и наблюдал, как мелькают в воздухе белые крылья, чередуясь с собачьими и кошачьими мордами. Следил недолго и уходил – я же исключил этот участок, я его больше не охранял.

Лето сменялось осенью, потом зимой, вновь наступила весна… А на участке Птичника так никто и не появился. Люди, проходя мимо быстро покосившегося забора, отводили глаза. Даже бомжи на этот участок не захаживали. Только прохожие бросали через забор и в канавы мешки с мусором.