Олег Кожин - Бестиариум. Дизельные мифы (сборник)

Мое первое знакомство со жрецами Богов состоялось довольно рано. В начале сороковых они еще не успели плотно закрепиться в нашем мире, стать его неотъемлемой частью, из нежелательных эмигрантов превратившись в желанных гостей. Их адепты выглядели диковинными чудаками, неопасными сумасшедшими. Это сегодня, увидев молодого офицера, щеголяющего перед юными девушками стилизованным изображением Крысы на воротнике и фуражке, удивится разве что такой же темный деревенщина, каким я был в те годы.

Крыса. Кто, как не юркая, маленькая, вечно голодная тварь сможет прогрызться к самому центру Земли, где заточенное в каменном мешке божество медленно сходит с ума от одиночества и непроглядной темноты? Кто сообщит ему новости и вернется назад с очередным самоубийственным приказом, который тем не менее не подлежит обсуждению? Только Крыса.

Священное животное и символ Независимой Сибири.

Он и сам немного походил на крысу – майор НКВД Барух Иосифович Фишбейн, – такой же юркий, взъерошенный, с беспокойными черными глазами, блестящими за стеклами круглых, плотно прилегающих к лицу окуляров. Обрамленные толстой черной кожей линзы перечеркивали прямые линии, складывающиеся в непонятный непосвященному узор, фуражку с широкими полями венчала серебряная кокарда в виде поднявшегося на задних лапах грызуна, а на боку, там, где обычные офицеры носят кобуру, висели изящные ножны, с прямым самурайским клинком. И я, деревенский мальчишка восемнадцати лет от роду, едва призванный на службу в Красную Армию и впервые выбравшийся за пределы райцентра, таращился на него во все глаза.

Странное место, в которое нас, отделение из шести красноармейцев, доставил пожилой седоусый сержант по фамилии Гудзь, находилось примерно в десяти километрах от Диксона, в удобном изгибе не имеющей названия речушки. Ровное, похожее на столешницу плато, усеивали высокие юрты, между которыми бесцельно прохаживались аборигены – узкоглазые долгане с обветренными лицами. Даже в такую невероятно жаркую, по местным меркам, погоду (стояло никак не меньше двадцати градусов) их тела укутывали одежды из оленьих шкур. Никто не занимался делами, не чинил прохудившуюся одежду, не варил еду. В беспорядке валялись нарты, вокруг которых лежали зачастую даже не распряженные олени. В центре, неподалеку от огромного плоского камня, покрытого ярко-красным мхом, как попало стояли набитые шкурами мешки. Мрачные туземцы недовольно поглядывали на нас. Лишь маленькие сопливые дети вовсю сновали по стойбищу, играя с лохматыми дружелюбными лайками.

Посреди этой убогости и нищеты мы и встретились впервые с Барухом Фишбейном. Он вышел к нам навстречу, прямой, как линейка, гордо вздернув красивый мужественный подбородок, сложив за спиной холеные руки. Новенький, с иголочки китель, широкие галифе, черные хромовые сапоги. Все металлические детали формы, вплоть до украшенных пятиконечной звездой пуговиц, начищены до режущего глаз блеска. Идеальный офицер во плоти! Даже диковинные очки не портили, а изящно дополняли этот образ.

– Вот, Барух Иосифович, только шестеро, – широченная ладонь Гудзя махнула в сторону нашего помятого после дальней дороги отделения. – Сегодня из Красноярска прибыли. Больше не будет…

Несмотря на преимущество в росте и весе, сержант заметно нервничал. Оно и понятно, кому захочется исполнять роль «плохого гонца» перед майором НКВД?

– А что же, в самом Диксоне, как я понимаю, людей не нашлось? – Тонкие брови Фишбейна поползли вверх. – Сержант, у нас операция в завершающей стадии, а ты мне этих сопляков притаскиваешь? Или ты забыл, кого мы тут охраняем, а?

Шутливое настроение сменилось гневом со скоростью молнии. Даже не пытаясь скрыть недовольство, Фишбейн наступал на вдвое большего сержанта, заставляя того опасливо пятиться.

– Распоряжение председателя, Барух Иосифович! – оправдываясь, залопотал Гудзь. – Он ведь и этих давать не хотел, да…

Страшно. Я понял, на каком слове осекся сержант – «страшно»! Похоже, все здесь – плосколицые долгане, здоровенный украинец Гудзь, глава поселковой администрации – боялись этого человека. Более того, я и сам уже начал тревожиться. Что-то пряталось за всем этим лоском. Нет-нет, да проскальзывало за стеклами майорских окуляров нечто неуловимо неприятное.

– У нас с утра военное положение объявлено, каждый солдат на счету, – опережая новый язвительный вопрос, поспешил объясниться сержант. – Пять часов назад неизвестный корабль потопил ледокол «Александр Сибиряков». Судя по радиограммам – немецкий крейсер…

Отделение, жадно ловящее каждое слово, недоверчиво зароптало. Мыслимое ли дело – немцы вторглись в наши воды?! Более того – пустили ко дну мирный ледокол! Сразу стала понятной и нервозность Гудзя, и суетливая беготня в самом поселке. Каждого из нас одолевала только одна мысль – неужели и вправду война?

– И этот неизвестный корабль идет к Диксону… – Майор не спрашивал – утверждал. – Немцы, значит… что же, вполне ожидаемо.

Рука его поднялась на уровень груди, ухоженные длинные пальцы сложились в причудливую фигуру. Фишбейн глубоко вдохнул, зрачки его на мгновение закатились. Казалось, он прислушивается к чему-то важному.

– Помполит приказал покинуть судно. Горим. Прощайте , – чужим, каким-то неживым голосом прошептал майор.

Черные глаза распахнулись так резко, что часть бойцов, и, к стыду моему, я в том числе, испуганно отшатнулись. На мгновение, на один лишь краткий миг мне показалось, что за круглыми окулярами плавает, клубится и переливается всеми оттенками мрака первородный бесформенный хаос. Но нет. Юркие крысиные глазки товарища Фишбейна блеснули, и он произнес:

– Началось…

Сообщение о том, что к Диксону приближается немецкий крейсер, странным образом воодушевило майора. «Поступив в распоряжение», наше отделение так и не получило четких указаний, что же делать дальше. Фишбейн как будто забыл про нас, всецело отдавшись каким-то странным приготовлениям. Из походного шатра, в котором скрылся майор, доносились таинственные звуки, природа которых не поддавалась объяснению: гулкий рокот, звонкое стеклянное позвякивание, шуршащий скрежет, а иногда даже заунывные песнопения. Не прошло и десяти минут (всё это время отделение недоуменно переминалось на месте), как Барух Иосифович выбрался обратно, перекинув через плечо вместительный кожаный ранец с жестким каркасом.

– Гудзь, Смага! Выдвигаемся в поселок, немедленно.

Услышав свою фамилию, я вздрогнул. Такое внимание со стороны офицера совершенно не радовало, однако солдату должно не раздумывать, а подчиняться приказу, и я послушно поплелся следом. Быстро шагая через лагерь, Фишбейн на ходу раздавал приказы бойцам: