Марк Элгарт - Подселенец

Сержант Владимир Мытищин очнулся даже раньше, чем предполагал Облом. Табуретки в голову были для него не в новинку: в вагончике, где он службу проходил, всякое случалось, здоровьем Вовчик всегда отличался отменным, а черепные кости были на удивление крепкими. Поэтому уже спустя несколько минут после рокировки Горюнова он тихо застонал и попытался привстать на руках. Нет, здорово его приложил всё же зечара — в глазах двоилось и звуки раздавались, как из-под подушки. Поэтому скрип старых половиц под чьим-то грузным телом Вовчик даже не расслышал, а просто ощутил в комнате внезапно чьё-то чужое присутствие.

Автоматически потянувшись к кобуре, он только чертыхнулся, схватившись за пустоту, уже прекрасно представляя себе все служебные разборки по причине утраты табельного оружия. Но тут же глаза наткнулись на родную "пээмку", валявшуюся тут же рядом. Обрадованный Вовчик потянулся к ней, схватил за родную ребристую рукоять и рефлекторно направил на незнакомца, как-то нехорошо всхрапывающего прямо за спиной.

Боёк сухо щёлкнул вхолостую несколько раз, а потом Вовчик тонко, по-заячьи заверещал и попытался в очередной раз нырнуть в спасительное небытие, разглядев нового гостя старой избушки. Но крик его прервался, даже почти не начавшись.

Одним мощным стремительным ударом Тварь сломала Вовчику шею, вырвав горло и своротив голову под совершенно немыслимым углом. Потом, опустившись на колени, она начала рвать грудь сержанта Мытищина мощными, словно только для этого и предназначенными то ли лапами, то ли руками, отбрасывая в сторону обрывки форменной рубашки и майки — Тварь ела только мясо, ткань застревала в по-акульи острых зубах, причиняя постоянное, пусть и мелкое, неудобство. Отправив в пасть пару кусков, оторванных от груди Вовчика, Тварь, абсолютно озверев от запаха крови, раздвинула мощным кулаком рёбра, наконец дорвавшись до сердца жертвы. Как всегда, переполнившая пасть кровавая влага заставила её ещё раз на короткое мгновение почувствовать себя изумительно живой, но пульсирующее ещё сердце взорвалось в пасти твари совершенно неописуемым фонтаном ощущений, после чего вся эйфория сошла на нет. Тварь начала просто тупо жрать, как она делала всегда.

Когда от тела сержанта Мытищина осталось совсем не так уж много, Тварь вспомнила про остальную еду. Еды оставалось много, но она убегала, и Тварь это чувствовала. Что ж, побегаем — само понятие "охота" Твари было незнакомо, но процесс ей нравился.

"Шустрый какой зечара-то оказался, — с некоторым даже уважением думал Рябушкин. — И не скажешь, что почти всю жизнь на баланде, — такого хоть на спартакиаду любую выставляй".

За последние минут этак пятнадцать беглый зек вымотал ментов почти до невозможности. Тому-то что, знай беги налегке, а у стражей порядка и сбруя всякая железная, и стволы, для быстрого боя, может, и хорошие, но для спринтерского забега абсолютно не предназначенные. У самого Рябушкина в разгрузке помимо табельного ещё кое-что имелось. Сделали кавказские командировки старлея параноиком в этом отношении, раз и навсегда он для себя определил, что огневой мощи никогда много не бывает. Конечно, волк какой-нибудь спецназовский и лопаткой сапёрной в любой ситуации обойдётся, но мы-то люди простые, мы больше на продукцию ВПК полагаться привыкли, а руками-ногами пусть супермены всякие машут.

Ещё больше не нравилось Рябушкину, что стремился беглый прямо в самый центр торфяников. Самое паскудное место эти торфяные болота. Это вам не северные или белорусские, с теми всё ясно: видишь проплешину в лесу — обходи стороной. А тут по-иному. Иногда только из-за большого количества мёртвых деревьев и определишь, что в самую трясину попал. Да и нет тут трясины как таковой — просто неожиданно открывается под ногами окошко, заполненное тёмно-коричневой водицей, и тут уж кричи не кричи, как повезёт. Много народу в этих местах сгинуло, грибников всяких, охотников… Так что под ноги смотреть надо внимательно во избежание, так сказать…

А вот Облом под ноги, по ходу, не смотрел. Да и зачем ему? Что от пули мусорской подыхать, что двадцать лет на зоне гнить, что в болоте моментально сгинуть — выбор небогатый. Потому и бежал беглый, не разбирая пути, а просто ставя ноги куда ни попадя. Но это ведь только ему терять нечего, а Рябушкин ещё пожить собирался, да и ребят молодых из ППС гробить не хотелось.

— Олег, Лёха, — скомандовал Рябушкин. В боевой обстановке обращения типа "товарищ сержант" не много стоят, — справа и слева от меня, дистанция тридцать метров. Чтоб падла эта не задумала обратно мимо нас проскочить. Поняли, бойцы? Всё, исполнять. И под ноги внимательно смотреть, мля! Никуда эта сука от нас не денется, нет там дальше пути.

Бойцы поняли, но энтузиазма не высказали. Хоть вслух спорить с Рябушкиным, за которым давно ходила по пятам слава "контуженного", не собирались. Рассосались и продолжили преследование.

Алексей Щербаков вообще лес, и тем более болота, переносил очень тяжело. Сам уроженец Северной столицы, он до службы никогда раньше с лесами особо дела не имел. А служить пришлось на "семёрке", считай, в самой тайге, да ещё и под пристальным ожидающим прицелом глаз сотен зеков. Потому и породу эту человеческую Лёха не любил ещё больше, чем лесистую местность всякую.

Но всякое случается. Познакомился Лёха на службе с девкой одной, из местных уроженок. Ну, не совсем из местных — петровская она была, к дружку своему на свиданки в зону ездила. А потом дружка как-то зарезали, то ли за долг карточный, то ли ещё за какой косяк. Но девчонка ездить не перестала, правда, теперь уже исключительно к Лёхе наведывалась. Ну, слово за слово, решил Лёха после окончания службы в "город у Пяти углов" не возвращаться, тем более что и не ждал его там никто особо. Женился на Татьяне (той самой девчонке) и устроился работать в горотдел. Нет, жизнь нормальная была, да и на службе государевой только сильно ленивый свой кусок мимо рта пропустит. А Лёха таким не был никогда. Но вот под пули лезть он не собирался, при всей своей любви к выбранной профессии.

Болот, как известно, под Питером — как у дурака стекляшек, так что считал себя Лёха в этом деле докой и почти что экспертом. Тем большим было его изумление, когда прочная на вид коряга, на которую он наступил, как-то чересчур стремительно ушла куда-то вперёд и вниз, а сам Лёха, потеряв равновесие, нырнул следом за ней.

"Бля", — только и успел подумать он, поняв, что не просто упал, а провалился в скрытую торфяную промоину. Обхватившая его со всех сторон, как влажное банное полотенце, жидкость моментально выжала из груди любую возможность кричать и звать на помощь, подействовав на разгорячённое гонкой тело, как ледяной душ. Лёха ещё раз судорожно рванулся вверх, понимая, что всё это неправильно, что не может всё кончиться так , глупо, по-дурацки, но бронежилет и ещё какая-то непонятная сила тянули его вниз.