Кассандра Клэр - Механический ангел

Лондон. Апрель. 1878.

Демон взорвался, забрызгав все вокруг ихором [1]и внутренностями.

Уильям Херондэйл с силой выдернул кинжал, но было уже слишком поздно. Вязкая кровь демона, подобно кислоте, уже начала разъедать сверкающий клинок. Выругавшись, он отбросил теперь уже бесполезное оружие – кинжал упал прямо на середину грязной лужи. От его острия, как от зажженной спички, в воздух поднимался легкий дымок. Конечно, оружие было жаль, но самое главное – демон исчез, вернулся обратно в ад, где ему самое место. И теперь о его существовании напоминали лишь лужи зловонной крови.

– Джем! – обернувшись, позвал Уилл. – Где ты?.. Ты видел?! Я убил тварь одним ударом! Не плохо, а?

Но ответа не последовало. А он-то все это время был уверен, что напарник стоит у него за спиной и готов отразить любую опасность, если таковая, конечно, возникнет. Но кривая улочка, в которой запах плесени перебивал все остальные «ароматы» большого города, была пуста. Уилл остался один. Он нахмурился, чувствуя, как наползает раздражение – ему так хотелось похвастаться, но к чему, скажите на милость, устраивать представление, если рядом нет ни одного зрителя? Уилл посмотрел назад, туда, где узкая улочка прыгала прямо в черные воды Темзы. Вдалеке темнели силуэты огромных кораблей, стоявших в доках. Десятки острых, устремленных в небо мачт наводили на мысли о зимнем лесе – голые прямые стволы и ни одного листочка. Джема нигде не было. Может, понимая, что демону не выстоять, он решил вернуться на Узкую улицу? Вполне естественное желание – там хоть посветлее да посуше. Пожав плечами, Уилл отправился туда, откуда пришел.

Узкая улица пересекала Лимхаус и тянулась вдоль унылых доков и ветхих, кособоких домишек прямо до самого Уайтчепела [2]. А Узкой, надо сказать, ее назвали вовсе не случайно – в некоторых местах достаточно было вытянуть руки в стороны, чтобы одной достать до серой стены склада, а другой – до изъеденной плесенью кирпичной стены очередной развалюхи. Выглядела Узкая улица на редкость негостеприимно, и даже пьянчужки, как клопы расползавшиеся от «Виноградников» в любое время дня и ночи, старались здесь не задерживаться и искали себе другое местечко, чтобы передохнуть. А вот Уиллу Лимхаус был по душе: здесь ему казалось, будто он оказался на самом краю мира. Он любил наблюдать за тем, как огромные корабли, мерно покачиваясь на волнах, медленно исчезали за горизонтом и отправлялись в неизведанные страны. Его не смущали ни пьяные моряки, разгуливающие по докам день-деньской, ни игорные дома, ни опиумные притоны, ни дешевые бордели. Напротив, если ты хотел хорошенько спрятаться, лучшего места было просто не найти. Со временем ему даже стало казаться, что особый, ни с чем не сравнимый запах доков – смесь «ароматов» дыма, плесени, пеньки, смолы, заморских специй и стоячей воды – по-своему недурен.

Уилл внимательно осмотрелся по сторонам, стараясь не упустить ни единой мелочи, но улица была пуста и ничто не привлекло его внимания. Тогда он остановился и попытался рукавом пальто стереть с лица ядовитый ихор, от которого уже начало жечь кожу. Ткань тут же покрылась зелеными и черными пятнами.

Потом он отстраненно подумал: не использовать ли лечебную руну? – так как на руке его кровоточил глубокий порез и выглядел он, надо сказать, не очень хорошо. Возможно, здесь бы помогла одна из рун, сделанных Шарлоттой, которая всегда отлично рисовала иратц [3] .

И тут из темного угла, где сплетались черные и серые тени, выскользнул человек. Он медленно направился прямо к Уиллу, и тот сделал шаг вперед, полагая, что его друг наконец-то объявился. Но это был не Джем, а обычный патрульный, полицейский-мирянин [4]в шлеме-колоколе и тяжелом пальто. Он уставился на Уилла или, точнее, внимательно посмотрел сквозь него. Уилла, уже давно привыкшего к колдовству, подобные вещи все же не переставали раздражать: а кому будет приятно, если станут на него смотреть как на пустое место? Секунду спустя в его глазах заплясали бесенята: желание отобрать полицейскую дубинку и посмотреть, как ничего не понимающий служитель закона станет крутить головой из стороны в сторону, было почти невыносимым. Однако зануда Джем всегда ругал его за подобные шалости, и этого Уилл понять был не в состоянии: ну зачем, скажите на милость, устраивать целое представление каждый раз, когда дело и яйца выеденного не стоит?

Полицейский же тем временем пожал плечами, быстро поморгал, словно пытаясь прогнать наваждение, и отправился по своим делам. Когда он проходил мимо Уилла, тот услышал, как полицейский бормочет себе под нос: мол, хватит пить джин, а то мерещится уже всякая чертовщина – так и умом недолго тронуться. Уилл отступил в сторону и, когда полицейский скрылся за углом, громко крикнул:

– Джеймс Карстаирс! Джем! Где ты там прячешься, хитрец?!

Тут же откуда-то издалека до него донесся чуть слышный голос:

– Здесь… Следуй за колдовским светом.

Недолго думая, Уилл пошел на звук голоса Джема, который, казалось, раздавался из темного прохода между двумя складами. Присмотревшись, он увидел бледный огонек, танцующий в окружении теней, – такие обычно вспыхивают на болотах и заводят путников в самую трясину.

– Ты слышал меня? Этот демон-шакс думал достать меня своими проклятыми клешнями, но я загнал его в угол и…

– Да, я слышал тебя. – Молодой человек, вышедший из проулка, казалось, появился из ниоткуда.

Молодой человек встал прямо под фонарем, в желтом неверном свете которого его лицо выглядело еще бледнее, чем обычно, а надо сказать, что обычно даже мертвец на его фоне казался румяным. Внешность у молодого человека была, что и говорить, примечательной. Шляпы у него не было, и если бы не серебристые, цвета только что отчеканенного шиллинга пряди, то можно было бы решить, что его волосы растут прямо из окутывавшей улицу темноты. Глаза у него были даже не серые, а какие-то серебристые – ну прямо под цвет прядей, черты лица – тонкими, можно даже сказать, аристократическими, однако все впечатление портил тяжелый квадратный подбородок, больше бы подошедший какому-нибудь работяге из Ист-Энда. Вообще же любой, кто знал родителей молодого человека, сказал бы, что тот на них вовсе не похож. Пожалуй, только раскосые глаза можно было бы назвать фамильной чертой.