Антоний Оссендовский - Люди, боги, звери

Оссендовский не был закадычным другом «кровавого барона». Лично они общались очень мало — около двух дней. Во время своего пребывания в Урге, он боялся за свою жизнь. И близкого контакта с начальником Азиатской конной дивизии он избегал. Очевидно, их объединяла общая цель — борьба с большевизмом. Но методы, которые использовал барон, он не одобрял. Неизвестно, как проходила встреча Артура Доллерта с Антонием Оссендовским в подваршавском Жулвине. По мнению свидетелей, она длилась достаточно долго. Вопрос должен быть важным, если оба посвятили ему столько времени. Пришли ли они к соглашению? Скорее всего целью одного из Унгерн-Штернбергов могли быть поиски информации и приблизительных данных о месте нахождения монгольского клада. Искатели обращались к Оссендовскому, а он мог рассказать только то, что сам знал, то есть немного. Ему не верили, когда он рассказывал о ловле щук, ползающих от озера к озеру, но естествоведам Уссурийского края известны путешествия рыб от одного водоема к другому, появившихся в результате обильных осадков, когда большие пространства суши и зарослей камыша заливаются водой..

В тот зимний предпраздничный вечер писатель мог говорить правду. Барон не доверял ему сокровищ Азиатской конной дивизии. Транспортировка золота на такое большое расстояние, как до Хайлар или Харбина, не под силу одному человеку. Снабжение его конвоем мало что дало бы, так как в Варге тогда уже правил личный враг Унгерна генерал Чжан Кий-Ю, который был бы не прочь завладеть богатством.

В секретариате Союза польских писателей мне дали адрес лауреата литературных наград, сотрудника редакций журналов «Новые сигналы» («Nowe Sygnaiy») и «Одра». На письмо ответила его жена. К сожалению, ее муж находился в больнице, а в 1968 году скончался. Таким образом, пропал, может быть, последний след.

«К моему мужу, — говорит Алина Гижицкая, — уже после того, как он вернулся из Африки, это было примерно в 1963 или 1964 году, — приезжали два господина. Они просили, — чтобы он рассказал им, где спрятаны какие-то бумаги, документы и ящики из этой его монгольской дивизии. Они даже обещали, что устроят ему поездку в Монголию или Китай. Но муж уже тогда плохо себя чувствовал и не принял предложение. Они разговаривали в кабинете. Я сначала сделала им кофе, а потом читала книгу в другой комнате».

Может быть, Камиль Гижицкий хотел указать какой-то след своим псевдонимом: Цаган Толгой — Белая вершина. Он утверждал, что клад был спрятан в Восточной Монголии, на границе с Китаем, недалеко от берегов озера Буир-нур. Или в том самом районе, о котором вспоминал Оссендовский. Он действительно мог не располагать точной информацией о месте нахождения клада, но участвовал в этом деле непосредственно. Он был одним из немногих офицеров, которым барон доверял.

Я еще раз возвращусь к содержанию трех писем о «кладе». Особенно к последнему от 1958 года. Обращает внимание уверенность, с которой Гижицкий выступает против версии о закапывании клада Азиатской конной дивизии, версии, опубликованной на страницах журнала «Вокруг света» («Dookola Swiata»). Он аргументирует это тем, что ламаистский обычай запрещает копать землю, считающуюся святой. Он вспоминает, что не так давно монголы носили обувь с загнутыми кверху носами, чтобы исполнить это предписание. Конвоиры не имели ни лопат, ни времени, и закопанный клад должен был быть сразу же обнаружен. Потомки номадов найдут в степи след хромого коня двухнедельной давности, а также свежевскопанную землю.

Подробное изучение карт позволило найти группу холмов Табун Тологой по дороге к Барге. Один из них носит название Каган Тологой. В той части Монголии находится много гор с пещерами и гротами природного происхождения. Взрывной заряд, помещенный у входа одной из них после внесения туда ящиков мог навсегда закрыть вход внутрь. Роман Унгерн фон Штернберг живет в песнях номадов. Он оставил после себя долгую память. Она жива до сих пор.

Фамилия Витачков надолго осталась в памяти жителей пригородной Варшавы. Основатели и владельцы Центральной лаборатории шелкопрядства в Милянувках во время оккупации, рискуя жизнью, выкупали шелком и спиртом детей, схваченных на улицах столицы и вывозимых в Германию. В конце войны они приняли в недостроенный, но убранный фабричный зал целый Дом для сирот им. Ксендза Бодуэна, эвакуированный из сражавшейся и погибающей Варшавы. Сами Витачки, выращивая шелк, занимали небольшой дворик в Жулвине. Во время восстания они приняли десятки беженцев. Среди них были: Мария Домбровская, Анна Ковальская, Станислав Полляк и… Антоний Оссендовский. Станислава Витачек сохранила письмо, датированное августом 1942 года, которое было началом их знакомства:

«Я решил остаться на родине, чтобы все видеть, все испытать и со временем принести этим пользу народу, объясняя всем свою роль в разыгравшейся трагедии. За все время болезни жены я не брал в руки пера, так как должен был гоняться за деньгами, работая по 18 часов в сутки. Теперь я должен как-то поправить свой бюджет и найти возможность литературной работы.

Длинное и дорогостоящее лечение, госпиталь, операция и в конце концов похороны (супруга Оссендовского умерла 27 августа 1942 года. — В.М.)…поставили меня в такую ситуацию, что я уже не в состоянии помогать своим сестрам и племянникам, которые финансово почти полностью зависят от меня.

В это тяжелое время я обратился к нескольким фирмам <���…> с просьбой предоставить мне товар по средним или сниженным ценам, что позволило бы мне иметь некую прибыль при его продаже. За предоставленный товар я плачу сразу при его получении.

С такой же просьбой я обращаюсь к уважаемой пани и надеюсь, что Вы рассмотрите мое предложение»…

Товар, который хотел получить Оссендовский по оптовой цене, был милянувский шелк. Сестра, вдова министра Ященовского, у него была только одна, правда, она была достаточно обеспеченной. Племянников у него не было, хотя, может быть, он считал племянником внука вдовы проф. Залевского.

В период оккупации, чтобы выжить, не гнушались никаким трудом. В случае с нашим героем дополнительным допингом к увеличению доходов была женщина. Пани Леонтина, бойкая сорокалетняя врачиха, вдова с почти уже взрослой дочерью, решила, что будет идеальной музой для «польского Бальзака». Не исключено, что Оссендовский собирался жениться третий раз. В канцелярии прихода Св. Якоба в Варшаве 29 сентября 1942 года в присутствии свидетелей был составлен «акт возвращения» Оссендовского к католической церкви. С новой дамой сердца теперь он мог спокойно идти к алтарю.

В феврале 1943 года, когда Оссендовскому было уже 65 лет, он вступил в Столичную народную партию, где получил цифровой псевдоним 2029. На кандидатском собрании он сообщил в ведомство, занимавшееся шифрованием, что знает английский, французский, русский, немецкий, испанский, итальянский, китайский и монгольский языки. Как всегда, он преувеличивал. По-монгольски, кроме «добрый день», он точно ничего не знал. По-китайски, думается, тоже. Подготавливаясь к конспиративной работе, он прошел специальный курс. Переведенный в отдел образования и пропаганды, он получил руководство над педагогическим кружком, который разрабатывал учебные программы для будущей независимой Польши. Позднее, подчиняясь непосредственно Казимиру Прухнику, он начал организовывать литературный кружок. Казимир был членом Главного правления Народной партии и представлял эту партию в Департаменте просвещения под руководством Чеслава Выцеха. Оссендовский, поддерживая живой контакт с Прухником, был непреклонным антагонистом Выцеха, считая, что последний слишком хорошо относится к коммунистам.