Антоний Оссендовский - Люди, боги, звери

Неделю спустя я получил второе письмо от того же человека:

«Во время войны с повстанцами я получил приказ из штаба наладить контакт с Каминьским. <���…> Я поехал в ту часть города, из которой повстанцы были уже вытеснены. Найти Каминьского было не просто. Когда я искал его в разных домах, я вдруг прочитал на дверях одной из квартир табличку „Фердинанд Оссендовский, литератор“. Это было на первом или втором этаже арендного дома. Так как в моей библиотеке находился экземпляр его книги „По землям людей, зверей и богов“, в которой он описал свою встречу с генералом Унгерном, с которым меня связывало далекое родство по материнской линии, я открыл незапертые двери, чтобы посмотреть, есть ли там Оссендовский. Видимо, жители покидали квартиру в спешке, так как на столе стояли чашки, а в ванной валялась кисточка для бритья. По приказу Гитлера мы должны были сровнять Варшаву с землей, а перед тем отряды СС ходили по домам и забирали все более или менее ценное, что там осталось. Поэтому я со своим начальником упаковал в сумки предметы, которые нам показались наиболее ценными. Затем по своим каналам я пытался узнать, где живет Оссендовский, если ему удалось спастись. Вскоре после этого я заболел желтухой и 4 недели пролежал в госпитале. После выписки из госпиталя я получил сведения о том, что Оссендовский жив и проживает у своих знакомых в Милянувках. Я отправил туда его вещи и приложил письмо, в котором написал, что являюсь родственником генерала Унгерна и с удовольствием поговорил бы с Оссен довским. Спустя неделю ко мне пришли мужчина и женщина в нищенской одежде. Они представились родственниками Оссендовского и сказали, что его уже нет в живых. Мне передали его последнее письмо, в котором он искренне благодарил за спасенные вещи и написал, что не может прийти из-за болезни. Написал также, что очень обрадовался бы нашему личному знакомству. К этому письму он приложил другое — от бывшего офицера генерала Унгерна, в котором тот описывал ситуацию Азиатской кавалерийской дивизии и жаловался на варварскую суровость Унгерна по отношению к своим офицерам. Это все, что было на самом деле. После войны я прочитал в швейцарском журнале статью о смерти знаменитых людей. По поводу Оссендовского там было написано следующее: „Смерть Оссендовского была такой же своеобразной, как и его жизнь. Буддийский монах предсказал ему и его другу Унгерн-Штернбергу, что барон скоро погибнет, а он, Оссендовский, будет долго жить, пока его мертвый друг не даст ему знак. Во время варшавского восстания к Оссендовскому пришел немецкий офицер, который представился Унгерн-Штернбергом. О чем они разговаривали, неизвестно, но через полчаса Оссендовский скончался“. Я же с Оссендовским никогда не разговаривал, не представлялся также Унгерн-Штернбергом, однако в своем письме указал на родственные связи с Унгерном. Если хотите, можете это толковать как исполнение предсказания буддийского монаха».

Я нашел бывшего полковника Войска Польского. В свете информации о его близких отношениях, с английской разведкой как «связного между подпольным движением и английской разведывательной службой» становятся понятны его натянутые отношения с правительством Польши. Я представил уже престарелому господину письмо-сочинение. Он решительно подтвердил, что написал 30 лет назад в «Пшекруе» то, что сам Дёллердт рассказал ему о визите к Оссендовскому. Зачем он тогда позднее от этого отрекался? Фигура Дёллердта вырисовывалась таинственной. С Шелли-Кетлингом он переписывался как Свен Штернберг-Дёллердт, а на страницах «Baltische Briefe» он поместил письмо, подписанное только первой частью своей новой, уже третьей фамилии.

На собрании городского совета 22 августа 1933 года было решено сделать Оссендовского почетным гражданином Варшавы, а улицу, ведущую к дому Ивановских, назвать его именем. Оссендовские, со своей стороны, также стараются поддерживать хорошие отношения с местной общественностью. Госпожа Зофья дает концерты в костелах, жертвует часть своего состояния сиротам. Оссендовский передает уже ненужные книги в местную библиотеку и выступает с докладами, которые удостаивает своим вниманием самая верхушка общества. Близкие отношения писатель поддерживал с Качиньским, полковником на пенсии, председателем городской библиотеки, а также нотариусом в одном лице. У него он оставил, продавая после смерти жены в 1942 году дом, весь свой «архив». Одна из газет сообщала, что «немцы живо заинтересовались бумагами Оссендовского, находящимися под чуткой опекой библиотекаря». После войны будто бы они попали в руки дальнего родственника и были сложены на чердаке деревянной виллы в одном из варшавских предместий. Лишь в начале 90-х годов архив писателя был передан (но неизвестно, весь ли) в Литературный музей в Варшаве. Нотариус погиб в концлагере.

Незадолго до начала войны произошло загадочное ограбление дома Оссендовских. Что было похищено, не знал никто из ближайших соседей. Зато точно не были тронуты охотничьи трофеи, оружие, картины и серебряные столовые приборы. Был разбит только письменный стол и рядом стоящий шкафчик. По удивительному стечению обстоятельств в это же время недалеко от Львова сгорел дом Камиля Гижицкого. Пропали рукописи, ящики с только что присланными в Польшу африканскими экспонатами. Улики указывали на поджог.

В 1980 году в Токио должна была выйти книга доцента Урсулы Ауфдерхаар, которая с группой американских и японских историков собирала и анализировала все доступные материалы, касающиеся барона Унгерн-Штернберга. Она обратилась и ко мне. Когда я ознакомился со списком вопросов, касающихся личности Оссендовского, у меня сложилось впечатление, что госпожа доцент имеет доступ к личному архиву писателя. Но книга не вышла. Какая-то неизвестная организация предложила ей очень интересную поездку в Австралию с целью проведения исследований явлений телепатии среди аборигенов.

А то, что предводитель Азиатской конной дивизии мог располагать очень большим имуществом, не вызывает сомнений. Было ли там именно 1477,5 кг золотых монет, как это старательно высчитал инженер Гроховский, нельзя проверить каким-либо способом. В СССР было организовано несколько экспедиций, чтобы найти «унгерновские сокровища». Безуспешно. Искали не только ящики с золотом, но также списки осведомителей Семенова, оставшихся на территории СССР.

Алексей Бурдуков

В 1911 году, осенью, во время осмотра мингытского монастыря (куре), находящегося на реке Кобдо, недалеко от нижнего конца Ундур-Коко, в одном из дугунов (храмов) служитель (донюр) показал мне знамя (тук) Шидыр-Вана [66] Шидыр-Ван (ценгунджан) — предок современного князя Дюрюкчи-Вана, недавнего правителя, теперь Тесинголь-ского хошуна, находящегося в Улясутайском округе. По народному преданию, в 1750-х годах Шидыр-Ван, Амур-Сан и Юн-Дзян-Джин задумали восстание против владычества Китая. Заговор китайцами был открыт, Шидыр-Ван пойман и казнен в Пекине. Амур-Сан бежал в Россию. Изменником оказался Юй-Дзян-Джин, женатый на китайской княжне. . Знамя находилось в алтаре с ламаистскими иконами (барханами). Перед знаменем трудно было рассмотреть, что наверху древка знамени торчал обычный треножник (сере, подобие трех копий, входящих одним общим стержнем в верх древка). Ниже был пучок волос (обычно они лошадиные). Все древко обвешано массой хадаков [67] Хадак — шелковый шарф, употребляемый монголами для приветствий. , весьма обветшалых и выцветших от времени. Но были среди них и свеие, обычные для всяких знамен.