Антоний Оссендовский - Люди, боги, звери

— Понимаешь, товарищ, — сказал один из них, — мы ищем контрреволюционеров, чтобы потом пустить их в расход.

Мне это было ясно без слов. Как можно правдивее старался я играть роль простого охотника, не имеющего ничего общего с контрреволюционерами, а сам мучительно соображал, куда бежать после отъезда незваных гостей. Стемнело. В сумраке их лица показались мне еще неприятнее. Достав водку, они начали пить, постепенно все больше пьянея. Перебивая друг друга, они, то и дело срываясь на крик, спорили, кто больше уложил в Красноярске буржуев и пустил под лед казаков. Дело дошло до ссоры, но тут усталость взяла свое — их потянуло в сон. Внезапно дверь хижины широко распахнулась, и перед нами в клубах морозного воздуха вырос, словно лесной дух, высокий статный мужчина. Меховой тулуп делал его крепкую фигуру еще массивнее, на голове торчала лихо нахлобученная папаха. Винтовка была нацелена прямо на нас; за поясом, как водится у сибиряков, торчал острый топор. Его глаза, цепкие и горящие, как у дикого зверя, перебегали с одного на другого. Стянув с себя шапку, он перекрестился и спросил:

— Кто здесь хозяин?

Я ответил.

— Переночевать тут можно?

— Конечно, — ответил я. — Места на всех хватит. Пейте чай. Он еще не остыл.

Незнакомец, изучающе поглядывая на нас, поставил винтовку в угол и скинул тулуп. Под ним у него была кожаная куртка и такие же брюки, заправленные в высокие валенки. Его довольно молодое, красивое лицо светилось лукавой усмешкой. Взгляд, казалось, пронизывал тебя насквозь, а не сходившая с лица ухмылка открывала белые крепкие зубы. В спутанных волосах поблескивала седина, у рта залегли морщины. Чувствовалось, что он много повидал и пережил. Мужик сел поближе к своей винтовке, а топор положил на пол рядом.

— Это что, твоя жена? — спросил один из пья ных солдат, указывая на топор.

Незнакомец бросил на него из-под густых бровей спокойный взгляд и так же спокойно отозвался:

— Кого только не встретишь ныуче в лесу. С топором оно надежнее.

Он жадно заглатывал чай, с любопытством, исподтишка оглядывая меня и царивший вокруг разор, видимо, ища ответ на одолевавшие его сомнения. В паузах между долгими глотками неторопливо, нарочито растягивая слова, отвечал на расспросы, а напившись чаю, перевернул стакан вверх дном, положил сверху огрызок сахара и сказал солдатам:

— Пойду посмотрю коня. Могу и ваших расседлать.

— Валяй, — отозвался сонным голосом тот, что помоложе.

— Прихвати и наши винтовки.

Солдаты устроились на скамьях, нам же с незнакомцем оставалось только улечься на полу. Он вскоре вернулся с винтовками и поставил их в темный угол. Седла бросил на пол, уселся сверху и стал стягивать валенки. Вскоре он уже храпел вместе с солдатами, я же не спал, ломая голову, как быть дальше. Задремал я только на рассвете, а когда проснулся от бьющего в глаза солнечного света, незнакомца в хижине уже не было. Выйдя наружу, я увидел, что он седлает великолепного жеребца.

— Уезжаете? — спросил я.

— Хочу вот проехаться с этими товарищами, — шепнул он мне. — Но скоро вернусь.

Я не стал его расспрашивать, сказал только, что буду ждать. Он снял с седла ягдташ и суму, отнес их в дом, спрятав в обгоревшем углу лачуги, осмотрел стремена и уздечку и, покончив наконец со сборами, улыбнулся и сказал:

— Ну, я готов. Пойду будить «товарищей».

Примерно полчаса спустя, попив чаю, гости мои отбыли. Я остался на морозе, решив наколоть для печи дров. Вдруг в отдалении раздались выстрелы.

Один, затем другой. И снова воцарилась тишина. Только стая вспугнутых тетеревов прошумела надо мной да на высокой сосне надсадно крикнула сойка. Я долго прислушивался, не направляется ли кто к моему убежищу, но все было тихо.

На нижнем берегу Енисея смеркается рано. Я разжег в печи огонь и стал варить похлебку, не переставая вслушиваться в шорохи за окном. К этому времени мне уже стало ясно, что смерть бродит рядом и в любой момент может предстать предо мной в обличье человека или зверя, обернуться холодом, несчастным случаем, болезнью. Помощи мне ждать неоткуда, остается только уповать на бога и полагаться на собственные руки и ноги, здравый смысл и точный расчет. Хотя я и был все время начеку, но так и не услышал, как вернулся мой вчерашний гость. И на сей раз он возник на пороге внезапно. В клубах морозного воздуха проступило его красивое лицо со смеющимися глазами. Войдя в хижину, он с грохотом бросил в угол три винтовки.

— Два коня, две винтовки, два седла, два мешка сухарей, полбрикета чаю, мешочек соли, пятьдесят патронов, два тулупа, две пары валенок, — перечислил он, похохатывая. — Неплохая охота.

Я удивленно уставился на него.

— Неужто не уразумел? — осклабился он. — Кому нужны эти «товарищи»? Ладно, давай попьем чайку и на боковую. Завтра двинемся в путь, провожу тебя в безопасное место, а потом уж отправлюсь по своим делам.

На рассвете мы пустились в путь, оставив позади мой первый приют. Наши пожитки, засунутые в мешки, покачивались у седел. Придется одолеть верст четыреста-пятьсот, невозмутимо сообщил мне спутник, назвавшийся Иваном — именем, которое ничего не говорило ни моему уму, ни моему сердцу: ведь здесь каждый второй был Иваном.

— Долгий путь, — огорчился я.

— Управимся за неделю, а может, и быстрее, — отозвался он.

Эту ночь мы провели в лесу под могучей, разлапистой елью. Впервые я ночевал под открытым небом. Знать бы тогда, сколько раз придется мне спать вот так, в лесу, за полтора года странствий! Весь день стоял лютый мороз. Ледяная корка хрустела под копытами лошадей, обламывалась и отлетала, ударяясь об наст со звоном, как осколки стекла. Потревоженные тетерева лениво взлетали с ветвей; по замерзшим водоемам неторопливо скакали зайцы. К вечеру поднялся ветер, он уныло завывал, клоня долу вершины деревьев, внизу же было спокойно и тихо. Привал мы устроили в глубоком овраге, со всех сторон окруженном густым лесом, на дне лежало несколько рухнувших елей. Мы порубили их на поленья, развели костер и, вскипятив воду, поели.

Затем Иван приволок два ствола, сточил топором у каждого одну сторону, положил бревна друг на друга и вбил между ними клинья. В образовавшийся просвет в три или четыре дюйма мы положили горящие угли. Огонь быстро побежал по дереву.

— Теперь будет гореть до утра, — объявил Иван. — Это «найда» — придумка старателей. Скитаясь в тайге зимой и летом, мы всегда спим рядом с найдой. Ничего лучше не бывает. Сам увидишь, — прибавил он.

Нарубив еловых сучьев, Иван поставил их наклонно к найде, а сверху набросал довольно много лапника. Получилось что-то вроде шалаша, внутри которого, на снегу, мы тоже настелили лапника, а на него — чепраки. Забравшись в шалаш, Иван тут же разделся до рубашки. Вскоре у него на лбу и шее проступил пот.