Ли Майерс - BRONZA

«Интересно, если бы я знал, что моя дальнейшая жизнь превратится в сплошной церемониал, захотел бы я тогда стать императором?» – подумал с легкой усмешкой Император и перестал хмуриться. Впрочем, его уже не смущало, что утренний туалет сопровождает столько глаз. Что приходится ждать, пока его оденут, хотя он и сам прекрасно мог это сделать. Но, согласно дворцовому этикету, владыке Поднебесной не пристало одеваться самому. Даже обуться. Для этого к нему был приставлен специальный человек – хранитель обуви. И целая куча других хранителей – его драгоценных одежд, мягчайших полотенец, изумительных трубок, восхитительного веера и несравненного ночного горшка. Оставалось только удивляться, как во дворце до сих пор не завели «хранителя» его непревзойденных супружеских обязанностей. Смешливо фыркнув, он направился к распахнувшимся перед ним дверям. Император забыл про свой сон и на время позабыл о брате.

В просторной приемной, склонившись в глубоком поклоне, выхода повелителя дожидалась еще более многочисленная свита сановников. Министры, помощники министров и помощники их помощников. Сразу почувствовав витавшую в воздухе легкую обеспокоенность его поздним пробуждением, он подождал, пока закончится выражение почтения к его священной особе и поискал глазами генерала. Их взгляды встретились. Лицо императора вспыхнуло мальчишеской радостью.

Генерал Лун Чжуа был не только главнокомандующим императорской армии, советником и первым министром его двора, – он был его лучшим другом, единственным, кому Император прислал пурпурный ирис в знак своего высочайшего доверия.

Нарушая дворцовый этикет, он поманил генерала к себе. Не заметив, как что-то дрогнуло в этом грубовато-красивом лице, взял советника под руку и они медленно направились по коридору.

Вслушиваясь скорее в интонацию, чем в слова, генерал Лун Чжуа внимательно изучал гордый профиль своего повелителя. Истинный царедворец, привыкший к тайным интригам и подводным течениям дворцовой жизни, он пытался понять, что стоит за внезапным желанием императора самому выбрать себе новую жену.

Юнец стал мужчиной? Или это тонкий намек на скорую опалу? Знак, что генералу больше не доверяют? Раньше в выборе жены повелитель всегда полагался на его решение. И разве четыре законных супруги и пятеро прижитых с ними сыновей не доказательство тому, что он угодил своему господину? Прямые, в разлет, брови генерала сошлись в одну линию. Черты лица стали жестче.

Недовольный его недовольством, выпятив нижнюю губу, Император метнул в генерала синюю молнию вспыхнувшего в нем раздражения. Здесь, на Совете Девяти, куда допускались лишь хранители императорской печати, он мог позволить себе быть более эмоциональным, а не сидеть истуканом, изображая недоступное простым смертным божество.

«Противные старикашки… будете перечить, прикажу разорвать лошадьми!» – с легким нетерпением постукивая ногой, он оглядел одного за другим всех присутствующих и перевел взгляд на стражей. Обманчиво, изваяниями, подобно каменным Ши [1] , застывших по бокам от его Малого трона.

Столько всего изменилось за прошедшие годы, и только личная стража оставалась неизменной. Четверо высоких, выше его на голову, угрюмо-суровых, безмолвных воинов. Они неотступно следовали за ним повсюду. Император уже не помнил, откуда они взялись, казалось, что были всегда, появившись как-то сами по себе. И сбился со счету, сколько раз они спасали его от смерти, своими телами начертив вокруг него одним им понятный квадрат или круг, и никому не дозволялось заступать за эту видимую лишь им черту. Убивали не раздумывая.

Он мысленно хмыкнул. В первый год правления находилось много недовольных, считавших себя более достойными править Поднебесной, чем никому не известный выскочка. Пришлось казнить многих, вырезать целые семьи. В назидание. И его больше не пытались убить. Зато попытались отравить.

Это было странное чувство, когда тело вдруг отказалось слушаться. Теряя чувствительность, холодели руки и ноги, и онемевший язык уже не мог попросить о помощи, а в голову полез всякий бред. Кто задумал отравить его, не желал ему легкой смерти. Да, он еще долго бы выплевывал куски своих легких, надеясь, что сойдет с ума прежде, чем взбесившееся сердце перестанет гнать по венам отравленную ядом кровь.

Император незаметно вздохнул. Было ли то на самом деле или всего лишь привиделось мерцающему на грани жизни и смерти сознанию? Его, умирающего, прижимал к своему необычайно горячему, сильному телу один из стражей и, запрокинув ему голову, отпаивал изо рта в рот какой-то вязкой, с неприятным привкусом, дрянью. Языком он ощущал приятное покалывание от прикосновений чужого языка.

Возле кровати, в неверном свете одиноко горящей свечи, фосфором настороженно вспыхивали раскосые волчьи глаза. Волки. Их звериные тени бесшумно скользили вдоль стен. Запрыгнув на постель, звери разлеглись возле него, согревая своими телами. Тепло, исходящее от их густого серебристого меха, переливаясь в его собственное тело, постепенно сломало ледяную корку паралича. В обильной испарине и мелких конвульсиях он заснул, погрузившись в теплую, пушистую темноту. Проспав больше суток, проснулся бодрый, с уверенностью, что все пригрезившееся – не более чем плод бредового воображения.

Во дворце не держали волков, к тому же у стражей не было языков, как не было и средних пальцев на обеих руках, чтобы без помех пользоваться дагами. Он не знал, кто готовил их на роль убийц и не за право ли служить ему они позволили вырезать себе языки. Одно знал точно: преданность их была безгранична, да и подчинялись ассасины только ему.

Император перестал впиваться ногтями в резьбу подлокотников. Резким движением веера, прервав затянувшиеся дебаты, порывисто встал. Решение его было окончательным. Смотрины невест он приурочил к празднику Небесного Дракона. И покинул совет. Вишневого цвета тафта императорских одежд, отливая золотом, колыхалась в такт его решительным, быстрым шагам.

Поднявшись на последний этаж дворца, он вышел на балкон. Уперев руки в широкие перила, глянул вдаль. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралось завоеванное им царство. Его Царство. Император задумался. Есть ли предел его устремлениям? И что дальше? Что будет, когда он положит весь мир к своим ногам?