Ли Майерс - BRONZA

Перекусив и допив коньяк, он стал переодеваться в одежду, более подходящую случаю, – удобную и не стесняющую движений. Натянул свитер. Заправил теплые брюки в вязаные гетры. Высокие ботинки на толстой подошве, присев на корточки, помог зашнуровать Ши. Протянул второй свитер. Не хватало еще господину замерзнуть там, в лесу.

В поместье их ждала охота, но не на зайцев и лисиц, а на людей. Для Оуэна что-то вроде аперитива перед обедом. Он весело хмыкнул.

Стрелять по живым людям, словно по мишеням в тире, – забава, целиком принадлежала искушенному уму Людвига. Кто-то из многочисленных приятелей Виго уже третий год подряд присылал для этой цели «материал». Военнопленных, лагерников или заключенных. Их выпускали в лес со словами «кто выберется – будет свободен» – это добавляло стимула жертвам и азарта охотникам.

Вслед за егерями, с трудом удерживающими нетерпеливо повизгивающих, натасканных на человечину ротвейлеров, охотники будут идти цепью, рассредоточившись так, чтобы видеть друг друга. Кто с ружьями под мышкой, кто наперевес. И отстреливать полосатые лохмотья. Переговариваясь. Обсуждая бизнес и семейные дела. Лениво переступая через трупы, стряхивая пепел со своих сигар на испачканный кровью снег, они будут смеяться веселым шуткам и заключать пари. Сможет ли Конрад с одного выстрела уложить вон того долговязого, так смешно задирающего на бегу ноги или опять промажет. Подранков финками добьют егеря. Тех, кто спрячется в кустах или зароется в сугробе, спугнут собаки…

Поезд замедлил ход. Оглядев себя в зеркале в последний раз, Оуэн надел шапку, поправил меховой воротник пальто и улыбнулся своему отражению. Виго – умница (ну, что бы он без него делал) не давал ему скучать. Спрыгнув с подножки вагона, он сразу увидел Людвига, в ожидании уже истоптавшего весь снег вокруг автомобиля. В полушубке а-ля «мадьярский господарь», в волчьей ушанке, радостно оскалившись, барон энергично замахал рукавицами, приветствуя их. Пошел навстречу.

– Ты не торопишься, Генрих! Так и собаки успеют проголодаться! – попрекнул добродушно, крепко пожимая протянутую ему руку.

– Зато теперь я весь твой. Не ворчи! – весело рассмеялся Оуэн, дружески хлопнув барона по плечу.

Людвиг, изучая, внимательно оглядел его с ног до головы.

– Расскажешь сейчас? – спросил он.

– После.

Они направились к машине. Ши поймал брошенные ему ключи, убрал вещи хозяина в багажник. Через минуту любимый мерседес барона вырулил на дорогу, ведущую к поместью.

– Эй, придурок! А ну, слезай оттуда! Живо!

Сердито стучали по стволу дерева егеря, и заиндевевшая кора звонким эхом отзывалась на удары палок. Взлаивая, подпрыгивали собаки, кидаясь на кряжистый дуб. С налитыми кровью глазами, в бессильной ярости, что добыча ускользнула от них, ротвейлеры, роняя слюну, хватали зубами пустой воздух.

Стали собираться охотники, спрашивать, что случилось.

– Нет, вы только посмотрите на этого акробата!

– Надо же, забраться на такую высоту!

– Да-а, пожалуй, из ружья будет не достать!

– Кто-нибудь уже принесите винтовку! Проявите милосердие!

– И вправду, околеет ведь идиот к чертовой бабушке!

– Эй, ты там, спускайся! Обещаем, будешь жить!

Все собравшиеся рассмеялись. То была шутка.

Оуэн передал свой карабин Ши, придержав рукой лисий малахай, глянул вверх. Он хорошо видел затаившегося высоко в развилке ветвей худого парня. Если бы не собаки, учуявшие беглеца и облаявшие его, охотники прошли бы мимо, ничего не заметив. Сняв рукавицу, он полез в карман полушубка за сигаретами, прислушиваясь к неровному сердцебиению. От желания исчезнуть, слиться с деревом сердце беглеца то совсем замирало, то начинало колотиться часто-часто.

В ожидании, когда один из егерей, посланный за снайперской винтовкой, вернется, многие тоже закурили. Посмеиваясь, обсуждали курьез, предлагали пари. Оуэн заскучал. Его начинала раздражать эта бессмысленная, вопреки всему, попытка обреченного выжить. Если затаившегося на дереве парня не снимут из винтовки, что маловероятно, закоченев, тот скоро сам свалится на землю. Даже если каким-то чудом не переломает себе все кости, дальше парка все равно уйти не удастся. Его догонят и разорвут собаки. Он презрительно хмыкнул, вспомнив: «Ну да, что-то там умирает последним…»

Вернулся запыхавшийся егерь.

– Друзья, позвольте мне! – Людвиг с циничной усмешкой забрал у него винтовку. Проверил оружие, осмотрел цейсовскую оптику, передернул затвор. Раздался выстрел.

За поздним обедом или ранним ужином шла оживленная беседа. Обсуждали случай на охоте. Все дружно согласились, что охотиться на остальных было уже не так интересно. Кто-то выдвинул идею: в следующий раз устроить для мишеней бег с препятствиями. Идею одобрили веселым хохотом. Людвиг оглядел застолье. За большим столом отсутствовали только Генрих и его помощник – приятный молодой человек со странным именем, мягкой улыбкой и продирающим до костей взглядом. Барон один знал, где они сейчас. Лично из присланных Ральфом Вайсманном смертников он отобрал десятка два с искоркой во взгляде. Сильных не телом – духом. Их еще на рассвете спустили в глубокую штольню давно заброшенного, полностью выработанного серебряного рудника. На этих будет охотиться лютый зверь. И барон очень надеялся, что охота понравится демону…

Тем летом для всего семейства Веберов стало глубоким потрясением решение эрцгерцогини привести сына в их поместье в Альпах. Поддерживаемый слугой и матерью, порог их дома переступил настоящий сказочный принц. Впрочем, номинально он и являлся принцем, только вот королевства у него уже не было.

Красота юного Генриха покорила всех. Но больше, чем красота, Людвига покорили стойкость (ни стона, ни жалобы) и мужество, с какими тот ждал смерть. Не всякий захотел бы жить, зная, что с каждым шагом костлявая к тебе все ближе.

Они быстро подружились. Росший здоровым ребенком, выносливый и сильный, Виго посчитал своим долгом опекать красивого, но бесполезного, как цветок в проруби, товарища. Старался всегда быть рядом, предвосхищая его просьбы и желания. В буквальном смысле носил на руках. Когда от очередного приступа Генрих слабел так, что не мог пошевелиться, он нес на себе его изнуренное болезнью, совсем легкое тело.

Охраняя покой уснувшего Генриха от шумных братьев и сестер, подолгу сидел возле его кровати. Любовался его красотой, что день ото дня становилась все более хрупкой, прозрачной. Подобно морозному рисунку на стекле, казалось, согрей дыханием, и он исчезнет. Смотрел на чистую линию лба, глубокие тени на щеках от длинных загнутых ресниц. Темный росчерк бровей. Печальную, уже не скрывающую страданий полуулыбку. И представлял, что скоро ярко-голубые, будто молодая бирюза, умеющие вспыхивать таким светом глаза Генриха закроются, чтобы больше не открыться. Никогда. По нежному лицу начнут ползать черви. Белая, без единого пятнышка кожа покроется трупными пятнами и начнет гнить. И чувства, что обуревали его в тот момент, гневным рычанием клокотали в горле.