Игорь Денисов - Судья

Я перевел взгляд на Андрея. Он раздвинул в дьявольской улыбке чувственные губы вампира.

— Я давно этим не занимался, — посмотрел на пистолет в своей руке. — Но не облажался. Привычка — великая сила.

— Привычка ко Злу? — спросил я.

Андрей несколько секунд изучал меня глазами, полными ртути и серебра.

— Что есть Зло?

Я трепетал под его взглядом, но не отводил глаз.

— Тьма, — сказал я. — Которая притворяется Светом.

Андрей пожал плечами, сунул „берету“ за пазуху, сорвал с вешалки пушистое полотенце.

Присел перед девочкой на корточки. Начал обтирать тельце, покрывшееся от холода пупырышками.

— Хочу к маме, — она заплакала.

— Успокойся, — сказал Андрей. — Сейчас я отвезу тебя к маме. Где ты живешь?

— В аду, — личико девочки исказилось отвратительной гримаской. — В холодном аду, где падает белый снег!

Она захихикала.

Я заглянул в ванну. Руслан глупо таращился на меня сквозь толщу розоватой воды. Волосы на голове, под мышками, на лобке плавно покачивались.

Я взглянул на Андрея. Его спина и затылок были беззащитны.

Я подошел сзади, занес над головой золотого льва. Маша пронзительно закричала. Я обрушил пресс-папье на затылок Андрея. Треск. Из раны хлынула кровь. Тело рухнуло на пол. Я нагнулся, вынул из-за пояса его джинсов пистолет и посмотрел на девочку.

Остановился на перекрестке. На улице несколько прохожих. К счастью, мы им до лампочки.

Моя рука крепко сжимала маленькую ручку Маши. Девочка, одетая в изорванное платьице (я нашел его под креслом) казалась равнодушной ко всему.

— Где ты живешь? — я облизнул губы. — Маша, где твой дом?

Мимо нас по тротуару кралась кошка. Замерла, глядя зелеными глазищами. Встопорщила усы.

Маша просияла. С широкой улыбкой потянулась к кошатине.

— Киса, — пролепетала она. — Кис-кис.

Кошка, шевеля ушами, понюхала землю. Вытаращилась на Машу.

— Да, киса, — согласился я, вздрагивая каждый раз, когда мимо по шоссе проносился автомобиль. — Пошли, Маша. Мама ждет.

Маша с озлоблением вырвалась. Я разжал пальцы — не сделай этого, ее рука оторвалась бы от плеча. Маша направилась к кошке.

— Кис-кис!

Ощущение безумия навалилось на меня.

С превеликим трудом я усадил Машу в такси. Кинул водиле пятьсот сверх счетчика — „если что, ты нас не видел“. Таксист кинул взгляд на Машу. Девочка безвольно привалилась к моему плечу. Зрачки не реагировали на свет. Кожа начинала зеленеть.

— Она под кайфом? — спросил он.

— Трогай, — грубо ответил я, отводя глаза. Таксист усмехнулся.

Я довез ее до областной больницы и оставил прямо на пандусе, у приемного покоя.

И сбежал. Снова сбежал, потому что меня — я был уверен — уже искали. Или менты, или дружки Руслана, а может, и те и другие.

Застыл на пороге номера. Тишина.

Вынул из-за пазухи пистолет.

Андрей лежал на полу ванной.

Руслан безвольным куском плавал в воде. Кровь из дырки на лбу перестала.

Стискивая оружие, я нагнулся. Пристально вгляделся. На миг почудилось, он подмигнул.

В гостиной схватил с дивана подушку. Вернувшись в ванную, вскрикнул.

Руслан сидел, привалившись к стенке ванны. Лицо исказил хищный оскал. Стеклянные глаза уставились на меня с бессильной ненавистью.

Через подушку я сделал еще один выстрел в голову.

У двери прислушался. Спустился по лестнице. Мне встретились два швейцара. Поздоровались. Я мрачно кивал.

В безумстве, вместо того, чтобы бежать из Новгорода, направил стопы на Великую улицу, где снимал квартиру.

Юра стоял там. В углу, между шкафом и телевизором. В забрызганных кровью клетчатых одеждах арлекина. На голове — бумажный колпак, руки вылезают из длинных рукавов. Под глазами тушью нарисованы слезы.

Будь осторожнее, папа, прошептал он. Тьма ищет тебя.

Начал исчезать. Я кинулся к нему. „Постой, не уходи!“

Но Юра ушел.

За окном послышался смех, звонкие голоса. Я вздрогнул. Я даже не подозревал, как соскучился по смеху, людям, которые приняли бы меня, вытащили из мрака.

Они меня звали. В нестройном хоре детских голосов я расслышал отчетливое: „Павел“ Иди играть! Павел!»

Бросился к окну. Чертыхаясь, сбивая ковры, вжался носом в холодное стекло.

Внизу у подъезда дети водили хоровод. Призывали меня.

На бегу накидывая плащ, бросился вон из квартиры.

На лестничном пролете чуть не свернул шею. Выбежал в осеннюю слякоть. Как безумный, три раза обежал двор. Ни души.

Вернулся, сел в кресло, присосался к бутылке. Призраки прошлого окружали меня. Кричали. Смеялись в лицо. Сулили царства и власть над миром. Я им не сдался. Так и сказал: «Пошли все на…»

Отхлебнув, посмотрел в угол. Надеялся увидеть Юру. Там был не он.

Судья смотрел на меня.

— Пришел по мою душу? — прошептал я. И бросил в Него пустую бутылку. — Катись в Ад!

Случилось то, что никогда больше не повторялось.

Бутылка не пролетела сквозь Него, не разбилась о стену. Хлопнулась о плащ, скатилась к Его ногам и покатилась обратно к креслу.

Я обмер, и смотрел на Него, не в силах пошевелиться. Свет за окном померк. Комната погрузилась во мрак. Тело под одеждой покрылось «гусиной кожей». Дыхание выплескивалось изо рта облачками пара.

И Он заговорил со мной.

«Ты боишься?»

— Да, — ответил я без колебаний. — Всегда. Но сейчас — сильнее, чем раньше.

Судья коротко рассмеялся. Звуки выкатывались из-под капюшона, как тяжелые валуны. И еще: пар не вылетал изо рта Судьи, если у Него был этот проклятый РОТ.

— Когда Ты приходишь, очень холодно, — сказал я. — Почему?

Он склонил голову.

«Я несу в себе холод зимы. В Моей душе никогда не светит солнце. Там всегда идет снег».

Он достал из-под плаща судейский молоток. Через всю комнату тенью скользнул ко мне. Занес орудие возмездия над моей головой.

Крича, я закрыл голову руками.

Страшный удар потряс мой череп. Комнату озарила яркая белая вспышка, а в моем сознании раздался звериный вопль Судьи.

Я пал на ковер, ощущая, как по волосам течет горячая кровь. Сквозь туман видел: Он стоит надо мной, глядя на молоток. Поза Его выдавала детское недоумение и животную ярость.

— Ты не можешь убить меня, — прохрипел я. — Ты — мое порождение…

Перед тем, как провалиться в небытие, я услышал, как Судья прошипел голосом Юры:

«Мы еще встретимся… отец!»

Когда я очнулся, Судьи в комнате не было. Я тронул лоб. Брови покрылись инеем.

Инна отложила рукопись.

Бессмысленно уставилась на разбросанные в беспорядке листы.