Энн Райс - Мумия

Он понял, что Шарплс нагоняет. Рука скользнула в кар­ман. Нож. Генри медленно вытащил его и крепко сжал рукоять.

Шарплс вцепился ему в плечо.

– Похоже, вас нужно проучить, сэр. Долги надо отдавать, сэр, – произнес ублюдок.

Генри резко развернулся, ударил Шарплса коленом, и тот зашатался, теряя равновесие. Шелк его плаща поблескивал во тьме, и Генри прикинул на глаз, где под плащом находятся ребра. Промашки быть не должно. Нож на удивление легко вонзился в плоть. Сверкнули белые зубы – Шарплс разинул рот в немом крике.

– Я же сказал тебе, кретин, отвяжись от меня! Генри вытащил нож и ударил снова. На этот раз он услышал, как лопнул шелк, и, дрожа, отступил.

Пошатываясь, Шарплс сделал несколько шагов, упал на колени, ткнулся лбом в асфальт и мягко завалился на бок. Тело его обмякло и осталось лежать неподвижно.

В темноте Генри не видел лица Шарплса. Он видел только распростертое на земле тело. Леденящий холод ночи парализовал его. Стук сердца отдавался в ушах – точно так же, как тогда, в египетской усыпальнице, когда он смотрел на лежащее на земляном полу тело мертвого Лоуренса.

Ладно, ну его к черту! Почему он не отстал? Ярость привела Генри в чувство. От холода затянутая в перчатку правая рука не разжималась, в ней по-прежнему была стиснута рукоять ножа. Генри медленно поднял левую руку, сложил лезвие и убрал нож в карман.

Потом огляделся. Темно, тихо. Лишь откуда-то с отдаленной улицы доносилось негромкое урчание автомобильного мотора. Из какого-то дырявого водостока сочилась вода. Над головой слабо светилось небо цвета серого шифера.

Генри присел на корточки, протянул руку к мерцающему во тьме шелку плаща и, стараясь не дотрагиваться до расползавшегося на ткани большого влажного пятна, залез во внутренний карман. Бумажник. Толстый, набитый деньгами.

Он даже не стал проверять его содержимое. Вместо этого засунул бумажник в свой карман, туда же, где лежал нож. Потом поднялся, выставил вперед подбородок, уверенно зашагал прочь и даже начал насвистывать.

Позже, устроившись на заднем сиденье уютного кеба, Генри взял бумажник в руки. Три сотни фунтов. Ну что ж, неплохо. Он смотрел на пачку мятых банкнот, и постепенно им овладел ужас. Генри не мог ни двигаться, ни говорить. Когда он все-таки выглянул из маленького окошка кеба, то увидел лишь грязное серое небо над крышами унылых многоквартирных домов. Радости не было, ничего не хотелось, казалось, что ничего уже не будет, кроме беспросветной, безнадежной тоски, которую он испытывал.

Три сотни фунтов. Он убил человека не из-за этих денег. И вообще, кто сможет сказать, что он кого-то убил! Дядя Лоуренс умер от удара в Каире. А что касается Шарплса, этого отвратительного ростовщика, с которым он как-то вечером познакомился у Флинта, – так мало ли что, может, он стал жертвой одного из своих не менее отвратительных собратьев. Кто-то напал на него в темном переулке и всадил нож под ребра.

Конечно, именно так все и было. Кто свяжет его имя с такими грязными убийствами?

Он Генри Стратфорд, вице-президент «Стратфорд шиппинг», член избранного семейства, его сестра в скором времени соединится брачными узами с графом Рутерфордом. Никто не посмеет…

Сейчас он позвонит своей сестренке. Объяснит ей, что немного проигрался. И она наверняка одолжит ему кругленькую сумму, возможно трижды превышающую ту, какой он в данный момент располагает. Она поймет, что его проигрыши – явление временное. И он отмоет эти деньги, и ему станет легче.

Его сестра, его единственная сестренка. Когда-то они любили друг друга – Джулия и он. Любили, как могут любить друг друга только брат и сестра. Он напомнит ей об этом. Она не станет вредить ему, и тогда он сможет расслабиться, тогда он сможет немного отдохнуть.

Вот это страшнее всего. Он не может расслабиться.

Джулия медленно спускалась вниз по лестнице, в шлепанцах, в кружевном пеньюаре, расходящиеся длинные полы которого приходилось придерживать рукой, чтобы не споткнуться. Ее каштановые волосы волнами падали на спину, рассыпались по плечам.

Войдя в библиотеку, она увидела солнце – мощный поток золотого света, льющегося из оранжереи через открытые двери сквозь гущу папоротников, света, танцующего в фонтане и в сплетении зеленой листвы под стеклянным потолком.

Длинные косые лучи дотягивались до темного угла и падали на золотую маску Рамзеса Проклятого, освещали мрачные краски восточного ковра и саму мумию в открытом саркофаге – с туго стянутым пеленами лицом и с почти прозрачными конечностями, которые, казалось, светились изнутри и приобрели золотистый оттенок пустынных песков в раскаленный полдень.

Комната наполнялась светом на глазах. Внезапно солнце выхватило из тьмы покоящиеся на черном бархате золотые монеты Клеопатры. Оно заставило заблестеть мраморный бюст Клеопатры, вокруг которого образовался золотистый ореол. Солнце заискрилось на всех предметах, покрытых золотом, – на крышечках пузырьков и кувшинов, на золотых тиснениях книг в кожаных переплетах. Оно высветило имя «Лоуренс Стратфорд» на дневнике, лежавшем на столе.

Джулия стояла не двигаясь и наслаждалась окружившим ее теплом. От унылого тумана не осталось ничего – даже запаха. И ей показалось, что мумия, словно отвечая мощному приливу тепла, зашевелилась. Джулии почудилось, что она вздохнула – почти неслышно, как вздыхает, раскрываясь, цветок. Какая фантастическая иллюзия! Конечно же мумия не двигалась. И все же теперь она стала чуть полнее, руки и сильные плечи как бы округлились, пальцы напряглись, будто живые.

– Рамзес, – прошептала Джулия.

Опять тот же звук, тот самый, что испугал ее ночью. Нет, это не звук, не совсем то, что можно назвать звуком. Это дыхание огромного дома. Дышит дерево, дышит штукатурка. Это проделки утреннего тепла. Джулия на мгновение прикрыла глаза и услышала шаги Риты. Конечно же пришла Рита… Эти звуки исходят от нее – сердцебиение, дыхание, шелест одежды.

– Мисс, я уже говорила вам, мне ужасно не нравится, что в доме находится эта штуковина, – сказала Рита.

Опять тот звук. Может, это шелест метелки из перьев, которой Рита смахивает с мебели пыль?

Джулия, не оборачиваясь, смотрела на мумию, потом подошла совсем близко и вгляделась в ее лицо. Господи, ночью она его не разглядела. Сейчас, в солнечных лучах, оно казалось совсем другим. Это было лицо живого человека.

– Говорю вам, мисс, меня трясет от страха.

– Не глупи, Рита. Будь умницей, принеси мне кофе.

Она приблизилась к мумии вплотную. В конце концов, здесь никого нет, никто ее не остановит. Если хочется, можно потрогать. Джулия слышала жалобы Риты. Слышала, как открылась и закрылась дверь кухни. И лишь тогда дотронулась до древних тряпок, в которые была замотана правая рука мумии. Тряпки оказались очень мягкими, очень хрупкими. И горячими от солнечного света!