Энн Райс - Мумия

– Аспирин, марксизм, эгоизм, – усмехнулся Эллиот. – Все это ново для вас, мистер Рамсей?

Генри запаниковал. Он осушил второй бокал виски и теперь прилип к спинке стула, неотрывно глядя на руки Рамзеса, продолжавшего поглощать еду.

– Видите ли, – беспечно проговорил Алекс, – этот парень был большим хвастуном. Он наставил собственных памятников на каждом углу. И без конца хвастался своими победами, женами и сыновьями. Не понимаю ни этих мумий, ни того времени.

– Думай, что говоришь! – вмешалась Джулия.

– Но разве был в истории Египта другой царь, который одержал бы так много побед? – с жаром заговорил Рамзес. – Который осчастливил бы так много жен, стал бы отцом стольких сыновей? Неужели вы не понимаете, что он не стал бы возводить столько статуй, если бы того не жаждал его народ?

– Ну, это все из области литературы! – язвительно сказал Алекс, опуская на стол нож и вилку. – Вы же не хотите сказать, что рабы получали удовольствие, умирая от непосильного труда под палящим солнцем на строительстве храмов и гигантских статуй?

– Рабы умирали под палящим солнцем? – спросил Рамзес. – Да что вы говорите! Такого не было! – Он повернулся к Джулии.

– Алекс, это всего лишь одна из гипотез относительно того, как строились памятники, – сказала она. – Никто на самом деле не знает…

– Почему же, я знаю, – возразил Рамзес.

– У каждого своя собственная гипотеза! – слегка повышая голос и выразительно глядя на Рамзеса, произнесла Джулия.

– Ладно, ради бога, – сказал Алекс, – человек строит колоссальные памятники в свою собственную честь по всему Египту. Вы же не будете возражать, если я скажу, что люди были бы более счастливы, выращивая цветы на клумбах…

– Юноша, вы меня удивляете! – проговорил Рамзес. – Что знаете вы о народе Египта? Рабы!… Вы рассуждаете о рабах, а на ваших свалках полным-полно голодных детей. Люди любят памятники, они гордятся своими храмами. Когда Нил разливался, работать в полях было невозможно, и памятники становились страстью нации. Труд не был принудительным. Фараон был богом и вынужден был делать то, чего от него ожидал народ.

– Вы наверняка что-то приукрашиваете, – сказал Эл­лиот, но видно было, что он восхищается Рамзесом.

Генри побелел. Теперь он вовсе не шевелился. Новый бокал виски оставался нетронутым.

– Ничего подобного, – возразил Рамзес. – Египтяне гордились Рамзесом Великим. Он выгнал врагов, покорил чхеттов, он поддерживал мир в Верхнем и Нижнем Египте в течение шестидесяти четырех лет своего правления! Разве другие фараоны способны были принести мир народам великой реки? Вы ведь знаете, что было потом?

– Реджинальд! – вмешалась Джулия. – Неужели это имеет такое большое значение?

– Ну, для друга твоего отца это очень важно, – сказал Эллиот. – Подозреваю, что все древние цари были настоящими тиранами. Подозреваю, что они забивали до смерти тех, кто не желал работать на строительстве этих нелепых памятников. Например, пирамид…

– Вы неглупый человек, граф Рутерфорд, – перебил его Рамзес. – Вы… как это сказать… вы дразните меня. Разве не били кнутами тех англичан, которые строили собор Святого Павла или Вестминстерское аббатство? А знаменитый лондонский Тауэр? Кто его строил? Разве не рабы?

– Никто не может ответить на эти вопросы, – примирительно сказал Самир. – Наверное, не следует пытаться…

– В ваших словах есть доля истины, – согласился Эл­лиот. – Но, возвращаясь к Рамзесу Великому: вы ведь не станете утверждать, что он был скромным правителем? Стиль, в котором выдержаны его памятники, на самом деле смехотворен.

– Сэр, ну что вы, право… – начал Самир.

– Ничего подобного, – возразил Эллиоту Рамзес. – Это стиль эпохи, именно таким народ хотел видеть своего правителя. Разве не понятно? Правитель и народ были едины. У великого народа должен был быть великий правитель! Правитель был слугой народа, он выражал его чаяния, желания, надежды, он был оплотом благосостояния.

– О, вы что же, хотите сказать, что старикан был жертвой? – фыркнул Алекс. Джулия никогда не видела его таким агрессивным.

– Наверное, современный человек не в состоянии понять образа мыслей древних, – сделал вывод Эллиот. – И это неудивительно. И древний человек, окажись он в нашем времени, вряд ли смог бы понять наши ценности.

– Вас не так трудно понять, – сказал Рамзес. – Вы настолько хорошо научились самовыражению, что в вашей жизни уже нет места загадкам и недомолвкам. Ваши книги и газеты рассказывают обо всем на свете. Вы не так уж сильно отличаетесь от своих предков. Вы жаждете любви, комфорта, справедливости. Об этом же мечтал египетский крестьянин, обрабатывавший поля. Этого же хотят и рабочие Лондона. Как и тогда, богатые ревностно охраняют то, чем владеют. Как и тогда, жадность является причиной большинства преступлений.

Он посмотрел на Генри, который на этот раз тоже смотрел на него в упор. Джулия умоляюще взглянула на Самира.

– Странно, – сказал Алекс. – Вы говорите о нашем времени как посторонний.

– Значит, вы полагаете, – вновь вступил в разговор Эл­лиот, – что мы ничем не лучше и не хуже древних египтян?

Генри потянулся к бокалу и залпом выпил виски. Потом потянулся к вину. Его побледневшее лицо блестело от пота, нижняя губа предательски дрожала. Он выглядел совершенно больным,

– Нет, не совсем так, – задумчиво проговорил Рамзес. – Вы лучше. Лучше в тысячу раз. И все-таки вы такие же люди. Вы так и не нашли ответов на многие вопросы. Электричество, телефоны – настоящее чудо. Но бедные до сих пор голодают. Люди убивают друг друга из-за того, что не могут нормально зарабатывать. Проблема дележа, распределения технических чудес и богатства все еще существует.

– Ну вот, приехали. Марксизм, как я и говорил, – сказал Алекс. – В Оксфорде нам рассказывали, что Рамзес Второй был жестоким тираном.

– Спокойно, Алекс, – оборвал его Эллиот и повернулся к Рамзесу: – Почему вас так занимают проблемы жадности и власти?

– Оксфорд? Что такое Оксфорд? – спросил Рамзес, глядя на Алекса. Потом снова посмотрел на Генри, и тот резко отодвинулся на стуле. Чтобы сохранить равновесие, ему пришлось ухватиться за стол. Тем временем официанты унесли рыбу и подали на стол жареных цыплят с картошкой.

Официант снова наполнил бокал Генри, и он немедленно выпил.

– Тебе будет плохо, – процедил сквозь зубы Эллиот.

– Подождите-ка, – сказал Алекс. – Вы что, никогда не слышали об Оксфорде?

– Нет, а что это такое? – спросил Рамзес.

– Оксфорд, эгоизм, аспирин, марксизм, – сказал Эл­лиот. – Ваша голова в тумане, мистер Рамсей.

– Ну да, как вон та колоссальная статуя! – улыбнулся Рамзес.

– Значит, вы все-таки марксист, – сказал Алекс.