Андрей Цепляев - КРАУЛЕР

– Кравцов, ты действительно маленький, ничтожный человек.

– Эй! Я ведь мог тебе ничего не говорить. – Прозрачная капля скатилась по грязной щеке. – Знаешь, каково это, потерять единственного близкого человека? Того, кто тебя растил.

– Не знаю. Мои все на месте.

– Конечно. Ты еще молодой, есть красивая жена, друзья, цель впереди. Не жизнь, а сказка. А у меня ничего нет, даже отца.

Глаза обходчика всегда слезились, но теперь слишком уж сильно. Что это были за слезы? Скорее всего, крокодиловы. Кравцов всю жизнь жалел только себя, даже жуткая смерть отца не пробудила в нем чувства раскаяния за совершенные преступления. Он и теперь думал только о мести.

– Уже тогда он страдал, и я стал помогать ему без вопросов. Все из-за проклятой слизи. Двенадцать лет назад с ним произошло то, что скоро должно было произойти со мной.

– И что с тобой произойдет?

– Существуют такие организмы как протеи, пещерные пауки или слепые раки, живущие только под землей. Их кожа выцветает, а солнечное тепло причиняет боль. Они полностью приспосабливаются к той среде обитания, в пределах которой существуют. Отец интересовался этим, считал, что мы будем похожи на них. Потом он рассказал мне о Головастике. Я тоже встретился с ним не по своей воле. Однажды спустился вниз, чтобы принести отцу еду, а он набросился на меня из задела. Что случилось потом, ты знаешь.

– Да кто такой этот Головастик?

– Не знаю. Отец общался с ним. У него большая голова и длинные худые руки. Наверху обычно носит комбинезон, сигнальный жилет и поролоновые подкладки, чтобы придать телу форму. Говорить не умеет и общается с помощью жестов. Отец даже язык глухонемых учил. Пару раз я видел его без одежды. Он очень худой, а его глаза… – Кравцов мечтательно улыбнулся. – В них можно утонуть.

Лейтенант с трудом поборол желание схватить мерзавца за рану, причинив лжецу ту страшную боль, какую он, безусловно, заслуживал.

– По тоннелям бродит какой-то инопланетянин, а ты молчал? Говори все, что о нем знаешь!

– Я не знаю, кто он и откуда пришел, зато видел его в действии. Можешь мне поверить, против него автомат уже не поможет.

Антон хотел спросить что-то еще. Кравцов это заметил, громко застонал и окликнул медбрата, дав понять, что разговор окончен.

– Зачем ты мне все это рассказал?

– Вот мой козырь. Шанс невелик и все же я надеюсь, что ты побежишь спасать этих щенков и погибнешь.

– Я никуда не побегу.

Люди в халатах покатили тележку по коридору. Удаляясь в сторону выхода, Кравцов что-то напевал под нос и часто кашлял. Антон стоял не двигаясь, с ненавистью наблюдая, как тело свихнувшегося обходчика в триумфальном порыве извивается под покрывалом. Издалека донесся его слабый голос:

Дима закрыл папку с делом Самарина и отошел к стеллажу, где стоял деревянный ящик. Он успел просмотреть его содержимое и не нашел ничего полезного. В старом архиве вообще не осталось ничего стоящего, только пыль и пожелтевшая бумага. Пнув ящик ногой, он повернулся и посмотрел на Костю. Паренек склонился над документами, упершись локтями в столешницу, и продолжал читать.

За спиной раздался шорох. Дима схватил фонарик и быстро повернулся. Луч света озарил пыльные стеллажи и открытую дверь в другом конце архива. На полу лежала папка с выпавшими из нее листами. Дима расслабился. Сквозняк трепал стопку листов.

– Пошли искать выход. Мне здесь не нравится. Не хочу, чтобы нас арестовали.

– Подожди, – попросил паренек, заставив навести фонарик на документы. – Я хочу во всем разобраться. Тут может быть что-то важное.

– Что, например? Фотографии были сделаны сорок лет назад.

– Как же тогда объяснить громилу с большой головой? Разве тебе не интересно, кто пытался нас убить?

– Какая разница. Он уже мертв. Прожарился до костей. – Дима указал на стеллаж, который осматривал незадолго до этого. – Тут есть коробка с папками. В них дела еще десяти пациентов. И знаешь, что?

– Ну?

– Все они мертвы.

Дима взял со стола фотографию палаты с двенадцатью кроватями и сунул Косте под нос.

– Прибавь к ним Самарина и Косматского. Сколько получается?

– Самарин один из двенадцати и он не умер.

– Умер. Прошло сто лет. У нас даже здоровый человек не способен столько прожить, а инвалид вроде Самарина тем более.

– Ты знаешь, что такое регенерация?

– Нет.

– Это природная способность организма восстанавливать поврежденные ткани и органы. Взять, к примеру, вампиров…

Послышался вздох. Дима прикрыл глаза ладонью.

– Я серьезно. Вампиры в истории литературы и кинематографии представляют собой классический образчик существ наделенных регенерацией. Об этом подробно написано у Стокера. Дракула пил кровь, чтобы самоисцеляться, сохранять молодость и жить вечно.

– Вампиров не существует.

– Регенерация есть даже у людей, – не сдавался Костя. – В отчете о Косматском было сказано: «…Несмотря на частичное восстановление регенеративных способностей организма…».

– Ну и чему ты тогда удивляешься? Сам же сказал, что человек может регенерировать.

– Да. Ногти и волосы со временем отрастают. Раны затягиваются. Это и есть наша регенерация. Новую голову или руку мы отрастить не может. Тут же говорится о восстановлении организма в целом. Каждой клетки и органа. На это не способно ни одно живое существо.

– Костян, давай начистоту. По-твоему, Самарин жив?

– Не уверен, – нахмурился паренек, пересматривая таблицы с формулами.

Диме вдруг стало смешно смотреть, как его помешанный на фэнтези друг строит из себя ученого. Однако Костя не шутил. Он достал какие-то фотографии, где Косматскому в голову запихивают толстые трубки, и показал товарищу.

– Смотри, что они с ним делают? Здесь видно, что доктора откачивают из его головы какую-то жидкость.

– Ты же не врач. Может, это операция такая.

– Причем тут операция? Ты посмотри, какие большие дырки! – он взял другую фотографию, предварительно указал на дату с обратной стороны. – А это снято спустя две недели. Череп не поврежден.

– Значит… – протянул Дима, до сих пор не уловивший суть.

– Предположим, что Косматский умер. Его довели до смерти операциями и исследованиями. Остается Самарин. На фотографиях он цел и невредим. Если его организм мог регенерировать, это дало бы ему возможность прожить долгую жизнь.

– Насколько долгую?

– Думаю, нас он бы точно пережил.

Страницы папки зашелестели снова. Дима повернулся, собираясь их поднять, и тотчас отшатнулся, вонзившись спиной в стол. Взгляд уперся в тощую фигуру, застывшую между стеллажами. В темноте человек поводил огромной головой. Дима схватил фонарик и направил луч света на незнакомца. Над ухом раздался пронзительный визг. Костя попятился к стене, словно ребенок, увидевший страшный фильм, закрывая глаза ладошками.