Тим Каррэн - Подземелье

Брид что-то увидел… какую-то жуткую фигуру в клубах кружащейся пыли. Он не был уверен, что из этого он действительно видел, а что дорисовало его воображение. Размером она было примерно с человека. Неясная, сгорбленная фигура, мутное видение, подернутое пылью. Она ползла к ним на десятке длинных, тонких ног. Он увидел тянущиеся к ним лапы, продолговатую голову, покрытую извивающимися усиками и похожую на какое-то жуткое змеиное гнездо… и уродливую морду, из которой росли пучки стручковидных глаз.

С яростным воем она прыгнула вперед.

Сперва она схватила Макнэира.

Рассекла его от паха до горла. Когда Брид вытер с глаз кровь, он увидел в свете лампы, как она склонилась над трупом Макнэира, плавающим в дымящейся красной луже. Упиваясь, с аппетитным чавканьем, она лакала кровь.

Потом подняла голову.

Брид увидел, как открылись три сморщенных красных рта и завизжали ему в лицо с абсолютной, стихийной яростью.

И тогда он тоже закричал.

Они услышали это.

Все то же скорбное, пронзительное пение, эхом разносящееся по пещере. Фонари тот час были в руках, лучи света заметались в поисках источника жуткого звука. Но там не было ничего кроме испещренных отверстиями стволов и сотен окаменелых деревьев, возвышающихся вокруг, словно минерализованные колонны какого-то первобытного амфитеатра. Лучи света отбрасывали повсюду длинные, тонкие тени. И больше ничего.

Вообще ничего.

— Там ничего нет, — словно в полубреду произнес Маки. — Ни черта! Она где-то там, но ее там нет!

По-своему он был прав, и Бойд знал, почему. Твари, издававшей звук, не было поблизости. Она была сейчас рядом с Бридом и Макнэиром. Как доказательство этого, они услышали первый крик. Высокий, дрожащий, и прерывистый. И было по-настоящему сложно сказать, кто из них издал его. Только звучал он, как крик абсолютной боли, и был он каким-то животным и пронзительным, полным предсмертной муки. А потом он смолк, сменившись влажным чавканьем, эхом разнесшимся по пещере.

Маки скорчился рядом с Бойдом, и стал раскачиваться взад-вперед, издавая горлом глухой стон. Когда он обрел голос, это был какой-то девичий шепот, — Оно убивает их, Бойд! Оно убивает их! Разрывает их на куски, а потом… потом оно придет за нами.

Юргенс вскочил на ноги, совершенно потрясенный. Он был начальником. Руководителем… Но теперь все в прошлом, и он совершенно опустошен. Его навыки принятия решения были раздавлены, и он не знал, что делать. Он метался из стороны в сторону, ругаясь себе под нос и тяжело дыша.

Из тьмы донеслось какое-то чириканье.

Юргенс вытер пот с лица. Включил рацию, потому что решил, что так надо. — Брид… Макнэир, — сказал он в микрофон очень тихо и осторожно. — Вы меня слышите? Слышите меня? Брид! Черт возьми! Отзовись! Отзовись!

Но в ответ услышал лишь бесполезный звук собственного голоса, эхом тонущий в кромешной тьме пещеры.

Он посмотрел на двух другим мужчин, покачал головой, и двинулся прочь. У него на лице было выражение полного поражения, как будто он сыграл лучшей картой и все равно проиграл. Смысла притворяться уже не было.

— Юргенс! — крикнул Бойд. — Не ходи туда! Ради бога, что бы то ни было, оно пытается привлечь нас!

Юргенс вытер рот тыльной стороной ладони. — Я должен кое-что сделать, — сказал он тихим, сдержанным голосом.

— Пусть идет, Бойд, — сказал Маки, с какой-то чрезмерной радостью в голосе. — Пусть «шишка» идет! Пусть бежит, и мы послушаем, как он тоже будет умирать!

Чириканье нарастало и затихало регулярными циклами, словно сверчки наслаждались летней ночью. Только этот звук принадлежал ни сверчкам. Он был слишком резким, слишком пронзительным, слишком громким и совершенно противоестественным, чтобы принадлежать простому насекомому.

— Послушай, — сказал Бойд. — Послушай.

Сейчас слышалось не чириканье, а топот бегущих ног. Бегущих в их направлении. Бойд не знал, что там такое, но был уверен, что у него не было ног как таковых.

Юргенс включил фонарь, направил луч в сторону бегущего. Все увидели неясную фигуру, несущуюся, спотыкаясь, сквозь ряд окаменелых деревьев. Большую фигуру. Похоже, это Брид. Он бежал, дико озираясь вокруг и кряхтя от напряжения.

— Брид! — позвал Юргенс. — Сюда, сюда!

Снова раздалось чириканье и перешло в пронзительный, нечеловеческий визг. Звук усилился, стал почти невыносимым, словно тысячи вилок скребли по тысяче классных досок. Брид выскочил из-за деревьев, и что-то схватило его. Все произошло очень быстро. Стоило ему только появиться, как что-то тут же схватило его, рванув вверх с такой скоростью, что Юргенс не успел даже посветить фонарем. Брид издал дикий, судорожный крик, а потом раздался какой-то влажный хруст, будто что-то раздавили.

— Господи, — воскликнул Юргенс.

Луч его фонаря ничего не находил. Лишь забрызганные красным столбы древних деревьев, с которых стекали струи крови. Было слышно стук падающих на землю капель.

Юргенс словно потерял рассудок. Он бросил рацию и стал кричать, — Макнэир! Макнэир! Брид! Ответьте немедленно! Слышите меня? ОТВЕТЬТЕ ЖЕ, МАТЬ ВАШУ! БРИД! МАКНЭИР!

Секунд десять все молчали, съежившись и затаив дыхание. Они знали, что прячущееся во тьме существо не только странное и пугающее, но и смертельно опасное.

А потом раздался новый звук — все тот же пронзительный визг, становившийся все громче и громче. Он звучал не только жутко и бесчеловечно, в нем уже сквозило явное безумие. Он нарастал и затихал, а потом произошло самое страшное. Скрипучий, мяукающий звук попытался сымитировать голос Юргенса, — Брииииииид! Бриииииид! — Миииик-наааааар!

— О, боже, — воскликнул Юргенс, рухнув на задницу.

Этот жуткий звук эхом растворился вдали, и снова наступила тишина. Лишь тьма сгустилась вокруг, скрыв безымянных существ и мутировавшие ужасы, кричащие мяукающими, безумными голосами.

Но Бойд опять уловил в этом звуке что-то очень женственное. Только это был не голос взрослой особи, а визг маленькой девочки.

Все сгрудились в круге света, никто даже не думал пошевелиться.

Бойд думал о Линде, ждущей его дома за кухонным столом, приготовившей праздничный завтрак, чтобы отметить его первую ночную смену. Яйца давно остыли, блины слиплись от густого сиропа, бекон покрылся слоем жира. Одна, напуганная, на восьмом месяце беременности, она ждала его у телефона, ожидая самого худшего.

И он сказал про себя, — Прости, детка. Мне очень жаль. У меня было дурное предчувствие, но я не ушел, когда было еще можно. А теперь… о, боже… ты останешься одна, и наш ребенок никогда не увидит отца.

На глаза ему навернулись слезы и горячими струйками потекли по щекам. Живот свело от отчаяния, от осознания того, что он умрет страшной смертью здесь, в утробе земли. Это был нечестно. Чертовски нечестно.