Ричард Матесон - Сумасшедший дом

Она поднялась.

— Крис, прошу тебя… Неужели ты… не попросишь, чтобы я осталась? — Она смотрела на него умоляющим взглядом маленькой девочки.

Этот взгляд привел его в неистовство. Все его сегодняшние мечты разбиты, он увидел все свои новые идеи растоптанными в прах.

— Просить тебя остаться! — выкрикнул он ей в лицо. — Господи, я ни о чем не собираюсь тебя просить!

— Крис! Не надо!

«Она поддается! — кричал его разум. — Она ломается. Дожми ее. Выброси ее отсюда. Вышвырни ее из этих стен!»

— Крис, — рыдала она, — не будь таким злым. Прошу, не будь таким злым.

— Злым!

Он едва не задохнулся от этого слова. Он ощущал, как дикий жар охватывает все тело.

— А ты не была злой? Довела меня до безумия, ввергла в отчаяние. Я не могу выбраться из него. Это ты понимаешь? Никогда не смогу. Никогда! Я никогда не буду писать. Я не могу писать! Ты опустошила меня! Ты убила во мне дар! Это ты понимаешь? Ты убила его!

Она попятилась назад, в сторону столовой. Он последовал за ней, руки у него тряслись, он ощущал, что это она довела его до подобного признания, и за это он ненавидел ее еще сильнее.

— Крис, — шептала она в испуге.

Казалось, его ярость разрастается, как делящаяся клетка, заполняя его бешенством, пока уже не осталось ни костей, ни крови, одна только обвиняющая ненависть, обретшая плоть.

— Ты для меня никто! — прокричал он. — Ты права, никто! Убирайся отсюда!

Глаза ее широко распахнулись, рот превратился в разверстую рану. Внезапно она пробежала мимо него, в глазах сверкали слезы. Она выскочила за дверь.

Он подошел к окну и смотрел, как она бежит вдоль домов, а ее темно-каштановые волосы развеваются у нее за спиной.

Вдруг закружилась голова, он осел на тахту и закрыл глаза. Впился ногтями в ладони. О господи, как я болен, снова затянул его разум.

Он дернулся и став тупо озираться по сторонам. Что это было? Это чувство, как будто он погружается в тахту, погружается в доски пола, растворяется в воздухе, сливается с молекулами дома. Он тихонько захныкал, оглядываясь по сторонам. Голова болела, он прижал ко лбу ладонь.

— Что? — бормотал он. — Что такое?

Он встал. Как будто бы это был дым, и он пытался унюхать его. Как будто бы это был звук, и он пытался расслышать его. Он обернулся, чтобы рассмотреть это. Как будто бы это было нечто, обладающее шириной, длиной и глубиной, нечто зловещее.

Он содрогнулся, снова упал на тахту. Огляделся вокруг. Ничего не было, все неподвижно. Это могло быть только у него в голове. Мебель стояла точно так же, как прежде. Солнечный свет лился через окна, разделяя воздух словно газовыми занавесками, оставляя золотистые узоры на наборном деревянном полу. Стены по-прежнему были кремовыми, потолок такой же, как раньше. Однако что-то все темнело, темнело…

Что?

Он вскочил на ноги и заходил по комнате, ощущая, как кружится голова. Он забыл о Салли. Он оказался в столовой. Дотронулся до стола, посмотрел на темную дубовую столешницу. Прошел в кухню. Постоял у раковины, посмотрел в окно.

В самом конце квартала он увидел ее, идущую неверной походкой. Должно быть, она все это время ждала автобус. И вот теперь не может больше ждать и уходит от дома пешком, уходит от него.

— Я пойду за тобой, — пробормотал он.

«Нет, — подумал он, — Нет, я не пойду за ней, словно…»

Он забыл, словно кто. Он смотрел в раковину. Ему казалось, что он пьян. Все предметы расплывались по краям.

Она вымыла чашки. Разбитого блюдца не было. Он посмотрел на порез на своем большом пальце. Ранка подсохла. Он о ней уже позабыл.

Он вдруг быстро обернулся, как будто бы кто-то подкрался к нему сзади. Посмотрел на стену. Что-то разрастается. Он чувствует это. Это не я. Но кто же еще, должно быть, это просто воображение.

Воображение!

Он грохнул кулаком по раковине. Я буду писать. Писать, писать. Сяду и выложу все словами: это отпущение тоски, ужаса и одиночества. Спишу все это с себя.

— Да! — закричал он.

Выбежал из кухни. Он отказывался мириться с инстинктивным страхом внутри себя. Он не обращал внимания на зловещее предчувствие, от которого, кажется, сгущался сам воздух.

Ковер дернулся под ним. Он пинком отшвырнул его в сторону. Сел. Воздух наполнился гулом. Он сдернул крышку с пишущей машинки. Нервно поерзал, глядя на клавиши. Миг перед атакой. Нечто витало в воздухе. «Но это же моя атака, — подумал он с торжеством, — мое наступление на глупость и страх».

Он заправил в машинку лист бумаги. Попытался привести в порядок трепещущие мысли. Писать, звенело у него в мозгу. Писать сию же секунду.

— Сейчас! — завопил он.

Он ощутил, как стол накренился, приваливаясь к его голени.

Разрастающаяся боль ножом вспорола его чувства. Он рефлекторно пнул стол ногой. Стало еще больнее. Он пнул еще раз. Стол кинулся на него в ответ. Крик вырвался из его горла.

Он видел, как двинулся стол!

Он попытался отодвинуться назад, гнев рвался из него. Клавиши пишущей машинки задвигались под пальцами. Он перевел взгляд вниз. Ему было не понять, он ли это приводит клавиши в движение или они прыгают сами собой. Он истерически дернулся, пытаясь убрать руки, но не смог. Клавиши двигались с такой скоростью, что глаз не успевал за ними следить. Они так и мелькали. Он чувствовал, как они сдирают кожу с его пальцев. Пальцы сделались мокрыми. Засочилась кровь.

Он закричал и отпрянул. Ему удалось отдернуть руки и откинуться назад вместе с креслом.

Пряжка ремня зацепилась, выдвинув за собой ящик. Тот врезался ему в живот. Он снова закричал. Боль черным облаком застилала разум.

Он выбросил вперед руку, чтобы задвинуть ящик. Увидел лежавшие в нем желтые карандаши. Они светились матовым блеском. Рука соскользнула и угодила в ящик.

Один из карандашей впился в нее.

Он всегда их остро затачивал. Ощущение было похоже на укус змеи. Он с болезненным воем отдернул руку. Карандаш застрял грифелем под ногтем. Глубоко вошел в нежную плоть. Он закричал от гнева и боли. Выдернул карандаш другой рукой. Кончик карандаша выскочил из-под ногтя, но тут же вонзился ему в ладонь. Он никак не мог отделаться от карандаша, тот продолжал водить по его ладони. Он вцепился в него и потянул. от карандаша на руке остались кривые черные линии. Кожа была распорота.

Он зашвырнул карандаш на другую сторону комнаты. Тот ударился в стену. Показалось, что он подпрыгнул, когда упал на резинку на конце. Прокатился немного и замер.

Крис потерял равновесие. Спинка кресла под ним прогнулась, и он с грохотом упал. Голова больно стукнулась о доски пола. Его рука взметнулась, хватаясь за подоконник. Крошечные занозы впились в его кожу невидимыми иглами. Он взвыл от смертельного страха. Взбрыкнул ногами. Зачетные сочинения дождем посыпались на него, похожие на обезумевшую птичью стаю, бьющую крыльями.