Сергей Жилин - Душегуб

— Ма-а-а-ать! Что это у тебя? Больно! — завопил раненый. — Да кто тебя прислал, мудак?

— Я здесь по собственной прихоти.

— Собственной? Ма-а-ать! Всех, кому я не нравлюсь, я хорошо знаю! Кто ты есть такой?

На сей раз он развернул фонарь ногой, так что пятно света точно набросилось на меня. Дробь погрязла в древесине, я переместился за спину уроду, но на секунду опоздал, а тут ещё из ниоткуда прилетел удар прикладом в грудь. Затем и грохот выстрела, но меня и след простыл.

Я затих позади фонаря, на месте, куда рано или поздно придёт стрелок.

— И чего ты хочешь? — прогремело из центра помещения. — Чего ради тебе рисковать жизнью? Слышал, что про меня говорят? Три незваных гостя за полгода — три трупа! Их теперь не найти: сом-левиафан съедает всю крупную добычу! Тобой, думаешь, подавится? Как бы ни так!

Снова шальные нервишки привели к выстрелу вслепую. Трать картечь, трать!

— Думаешь, я в смятении? Нет, что ты! С одним выродком я плясал больше двух часов! Темнота, фонарь, птицы, ма-а-ать, да это не поле боя, это твоя плаха! А я не противник вовсе, я — палач!

— Как страшно…

— Когда тебе пузо разворотит, будет страшно! Я поражён, что ты ещё не рыдаешь! Рыда-а-а-ай, мутант! Я хочу видеть твои сраные слёзы!

Прямо над ухом… приближается…

Когда держаться стало уже невозможно, я бросился на звук и с силой рубанул, как выяснилось, плоть. Переместиться с пути огненной дроби, ещё один хороший удар, а теперь ретироваться.

Келлетриф стал отрыгиваться выстрелами во все стороны, палить, как сумасшедший, пока не кончились патроны. Я уже оказался у фонаря, которым выхватил из темноты фигуру противника. Тот наспех словчился вогнать патрон и дать выстрел, который разнёс фонарь в пластико-электронную пыль.

Нацелено переместившись, я метким ударом сбил его с ног, схватил и телепортировался на два этажа вниз. Туша Душегуба шлёпнулась на доски причала. Беззащитный выродок в моём распоряжении, и он напуган! Если бы вошь приняла смерть с достоинством, это не доставило бы удовольствия!

Свой настрой надо показать первым же ударом, которым я лишил Келлетрифа возможности двигать ногой. С воплем он схватился за рваную мышцу бедра.

— Ма-а-а-а-ать! Что ты творишь?

— Совсем небольшая плата за шесть жизней, или ты не согласен? — загородив солнце, я подобен твоему личному демону, Душегуб. Пусть сковорода будет удобной…

— Кого ты имеешь в виду? — зарыдал маньяк. — Я не понимаю! Боже, только не мучай!

— Не допросишься! Скажи, где Донни?

Кровь, к несчастью, хлещет слишком сильно, так что он вскоре испустит дух. Струйка просочилась через щель и покапала в воду. Червь извивается от боли и смеет лгать. За это мы отрежем ему палец! Понадобилось пять хороших ударов. Две фаланги полетели в реку, а Келлетриф завопил громче.

— Ты смеешь убивать детей, ты смеешь убивать их без разбору, даже не запоминаешь имён… в конце концов, ты смеешь лгать мне. Плохо.

— А-а-а-а-а, умоляю, — поднявшись на локтях, он медленно пополз в сторону, — хочешь убить — убей, но я ничего не знаю ни о каком Донни и его сраных детях!

— Донни был ребёнком! — нос сломался под моим каблуком. — Как и Дональд Зунтер! Убивая своего сына, ты должен был вспомнить.

— Мой сын?

Я разозлился. И медведь показался бы Келлетрифу бабочкой после тех ударов и порезов, что я обрушил на него! Всхлипы умирающего перешли в стоны.

— Твои муки не станут тяжелее или легче, когда ты признаешься, Душегуб. Но я был бы не против, чтобы ты раскаялся, — проще будет сохранить самообладание, если отвернуться от мерзавца. — Напомню, что мне нужно найти Донни…

— Я не понимаю…

— Донни Цукерон, тупица. Его ты убил последним.

Дыхание похоже на хрип покойника. Жаль, что так быстро. Я мечтал умыться его кровью.

— Ма-а-а-а-ать… — очередной вопль вознёсся к равнодушному небу, — Цукероны — это торговцы крупами? Я воровал у них, но сына не трогал…

Внезапно что-то стукнуло по лодке. Вода зашумела, и чьё-то гибкое тело развернулось у самого причала. Запах крови привлёк левиафана. Эти мутировавшие рыбины достигают семи метров в длину, чрезвычайно прожорливы и просто обожают человеченку. Утаскивают и оленей, и лошадей, но человек — их слабость.

Я уже знаю, как поставлю точку.

— Келлетриф, — показал я ублюдку кусок зеркала так, чтобы он разглядел своё отражение, — ты меня выводишь!

— Келлетриф? — завопил завидным тенором полумёртвый. — Так тебе нужен Келлетриф Эгон, лысый хрен? Я сдружился с ним три года назад, мы стали вместе станцией заниматься. Ма-а-а-ать, он умер год назад! Сволочь, тот, кто тебе нужен, уже откинул копыта!

Чувства перепутались: желание сделать гадине больно — первая нить, вторая — обман Тима и Марка, мстить, третья — выставлен идиотом, обида жжёт диафрагму, вызывает рвотные позывы. Вместе они образуют канат, который меня перевязал и обездвижил. Пальцы впились в оружие, что стало больно.

Я готов взреветь!

Пинком ноги я спихиваю того, кого принял за Душегуба, и отступаю на шаг. С рёвом на добычу бросается левиафан, побрасывая в воздух гибкий лоснящийся хвост. Туча гнилой воды взметается фонтаном, всё вокруг заливает ледяной влагой, и в этом грохоте становится неслышим предсмертный крик жертвы.

Ничего не остаётся, как убрать оружие и в ярости броситься на выход! Я сметаю инструменты, с первого верстака сшибаю всё, до чего дотягиваются руки, подхватываю молоток и крушу им до тех пор, пока тот не вылетает из рук. Тут же попадается рашпиль, вокруг меня бушует вихрь разлетающихся щепок, инструменты летят на пол, а грохот недостаточно громок, чтобы перегреметь мой рёв!

Идут часы, за которые я разбираю это место на доски! Во мне полно сил крушить!

Зря потратил целые сутки — хитрая интрига полиции, чтобы убрать меня на время с игровой доски. Говорить с Тимом я нынче не в состоянии: велик шанс не удержаться и броситься на калеку. Пустое.

Произошло многое, я успел на кульминацию спектакля: двое леших нашли Донни, а Марк бросил в клетку Харона. Затем выпустил — я проследил за исходом случившегося. Чедвер чист, все его кровавые грехи не имеют никакого отношения к буйствам Душегуба.

Чутьё, чутьё… Марку просто понравился Харон, не спорю, в качестве маньяка он удобен, гаварцы покивают и скажут, что садистом, в самом деле, был он. Но они ошибаются…

Душегуб хладнокровен и расчётлив, в его голове механизмы смазаны, глаз не дёргается, а за вольности он должен себя наказывать. При всём уважении, бородатый алкоголик с замашками клоуна совершенно не подходит под это описание. Харон может строить из себя и героя, и хозяина жизни, и самого бога, но это не вымарает из его характера мягкого фундамента.