Сергей Жилин - Душегуб

— С добрым утром, Кейт! Гляди, я иду ретранслировать прошлое!

— Молча иди! — с криком толкнул меня в затылок здоровенной ладонью Дубль.

— Не в настроении?

— Могу и тебе испортить.

Ха, я смеюсь над твоим пульсирующим на почве раздражения гневом, Марк. С моим появлением на доске ты стал суетиться, нервничать, испугался быть обыгранным. И чем дальше моя пешка двигается к дамкам, тем отчаяннее ты ищешь способы реабилитироваться…

Я рушу чужую мечту. Мне стыдно, что ни черта не стыдно.

Меня потащили по улице, как пляшущего медведя на верёвке, зеваки выходят посмотреть на жуткого убийцу, закованного в сталь. Бабулькам не терпиться облить меня обвинениями, словно ничего важнее в их жизни нет, мужики хмурятся. Почему они хмурятся? Я их оскорбил, или они задумались о великом? Сейчас какой-то ответственный момент в их жизни, что они крайне сосредоточены?

Ожидал, что полетят камни, но гаварцы вышли людьми незапасливыми. В их худых арсеналах только брань и бессмысленные взгляды, бросаемые исключительно по традиции.

Поиграем на публику? Это можно. Они все ждут от меня чего-то, например, я могу орать и плеваться, как дикий зверь — это их позабавит, я могу взорваться вихрем брани, я могу на простых примерах доказать, что все они не лучше меня — это вызовет их ненависть. Но есть способ выдавить абсолютную их ярость…

Я просто улыбнулся.

Наручники, решётки, палки, камни… когда это становится бессильным против простого чувства свободы, пленителей охватывает паника, кровь заливает им глаза, рот и нос, что захлебнуться можно! Вы бессильны против меня, я смеюсь над вашими потугами и плевать буду на топор палача, а моя отсечённая голова не утратит надменной ухмылки. Какая разница, что происходит, если я считаю это своей победой, и каждый отчётливо понимает сей парадокс? Делаю, что хочу — вот она и свобода!

Марк с негодованием, терзающим его, отстраняет толпу, Максимилиан хладнокровно встречает взгляды гаварцев, а Кейт укрывается воротником, словно от роя жалящих пчёл. Ребята, вы нам неприятны — расходитесь.

Кто-то чуть не под ноги лезет, кто-то предпочитает глазеть из-за оградки, а где-то рыла мелькают в окнах. Странная парочка вообще косится из-за сарая.

Так мы дошли до самого дома Энгриля. Марку даже пришлось отгонять самых ретивых, решивших чуть ли не с нами на место преступления следовать. Наконец, он пошёл ковыряться с замком, как вдруг я не удержался:

— Цветы можно оставить в участке, — улыбнулся я зевакам. — Тим распорядится, чтобы…

— Полезай-ка! — с силой толкнул меня в помещение здоровяк.

Естественно, я шлёпнулся на пол, на радость нервному громиле. Раздались какие-то бормочущие звуки: думается, полицейские немножко поспорили. Затем меня одним рывком поставили вертикально и добавили ещё один толчок.

Я вывалился в главную комнату, очень быстро рядом возник всё тот же Марк и усадил меня на стул. Остальные втянулись следом, рассредоточились по помещению. Три гарпии не сводят с меня глаз. В голове моментально родилась шутка.

Взглянув в глаза каждому, двигая головой нарочито медленно, я негромко произнёс:

— И чего вы все ждёте?

Для Дубля это оказалось перебором, так что срубающий с ног удар прилетел вполне ожидаемо. Со стула меня не сбросило, я, ехидно посмеиваясь, сплюнул тягучую слюну на пол.

— Марк, ради бога, успокойся, — решил вступиться за меня Максимилиан. — Он нарочно тебя выводит.

— И будет получать за это!

— Его твой удар не расстроил.

— Это верно, Марк! — растянул я кровавую улыбочку. — Бьёшь, как баба! Попроси Кейт, она сделает мне больнее…

Косой плюх пришёлся с другой стороны, уткнув мою морду в пол, наполнив рот кровякой. Хе, моя боль по сравнению с яростью амбала, что блошка против кита.

— Вы его вытаскивали из участка только за этим? — Кейт всё неймётся поглазеть на зелёные искорки.

— Сейчас Марк выйдет, — решил подобру-поздорову вывести коллегу Макс.

— Пусть сперва попросит прощения! Я обиделся…

— Да чтоб ты сгнил, мразь!

Ревнителю веры насилу удалось увести метающего молнии Марка. Я готов спорить, что он мне ещё отомстит, если придумает достойный метод.

— Тебе делать больше нечего? — строго спросила Кейт, взяв себя непривычным жестом за подбородок.

— Представь себе, мне очень скучно. А здоровяк, когда злится, такой забавный!

— Давай договоримся, пока я в Гаваре, ты попридершись себя.

— Для меня это невыгодно, Кейт. Тебе вообще в голову приходило, что люди соглашаются лишь с тем, что им интересно, а не тебе?

Угу, именно так заваливают голову на бок, именно так прикрывают глаза женщины, когда им говоришь что-то неприятное. Гордость топчет обиду с таким лицом. Чего они все такие серьёзные?

С минуту черноволосая недотрога поливала меня изничтожающим взглядом, а я нагло ухмылялся, барабаня ладонями по коленам. И всё это под аккомпанемент негодующего Марка, орущего за стенкой. Но вот он заткнулся, Максимилиан вернулся без него и молча застыл в дверях. Чёрт с вами, неблагодарные серые люди, покажу вам кино.

Кости, кости, а здесь что? Надо же, кости, а я думал, там кости… Если будет скучно, можно попробовать собрать Васкера. Потрачу пару дней на анатомический пазл.

К Освальду я успел, доктор, как мог, осмотрел останки, но радостных улик мне не подкинул, чего бы я хотел очень и очень сильно. Как в принципе можно что-то понять по обглоданному скелету? Незнание ответа на этот вопрос, однако, не отгоняет меня от мешка с костяшками. За два часа я успел осмотреть Чефа от и до.

Мужчина, белый, коротковолосый, выше среднего… всего четыре параметра, за которые свидетеля убрали. Душегуб узнал, что Васкер открыл рот, что именно он сказал. Впрочем, нет доказательств, что показания верны и относятся к убийце. Не упуская их из памяти, мы поймали Алиес…

Следы зубов на каждой кости, на ошмётках одежды тоже. Освальд описал, как должны выглядеть следы холодного оружия, вот я их и ищу. Нельзя, чтобы с трупа находилась одна только «непохожая на остальные пуговица».

Та как раз замедлила ход и шлёпнулась на столешницу. Я поставил чёрный кругляш на ребро, прицелился, щелбаном пустил её бешено вращаться и вернулся к бестолковому осмотру. «Улика» хоть как-то развлекает в беспросветном болоте рутины, не даю ей покоя все два часа.

Снова возвращаюсь к своей любимой ключице. Любимой потому, что следы на ней самые подозрительные, манящие. Я не раз подставлял остриё ножа, соображая, мог ли он оставить глубокую борозду, но всякий раз сомневаюсь. Да здесь и клык может влезть.

Апогеем пустоты моих стараний является чётко отлаженный цикл действий: я откладываю кости в сторону, накрываю ладонью пуговицу, откидываюсь на спинку, что та обиженно скрипит, минуту пялюсь в потолок, затем ещё столько же в пустоту, подперев поростающий щетиной подбородок. Поигрываю морщинами на лбу и глажу усы, думаю, как бы скорее наступило семь часов, дабы пойти залить невезение пивом.