Евгений Константинов - Тайна нефритового голубя

Вдруг в окошке, с которого Андрей не сводил глаз, зажегся свет!

«Как же я умудрился пропустить ее? – удивился он. – Наверное, Таня шла со стороны леса. Неужели она была одна, а я из-за этого дурацкого дождя, из-за этого чертова вяза, который все равно не спас от сырости, не смог встретить свою любимую?»

Но нет, Таня гуляла не одна. Андрей понял это, увидев какого-то парня, взобравшегося на забор и спрыгнувшего в сад. Затем, точно так же, как вчера Андрей, парень юркнул в открывшееся окно, после чего свет сразу погас.

Это произошло так быстро, что Андрей сначала усомнился – не привиделось ли ему это, не прокрутил ли он в своем воображении несколько мгновений вчерашнего своего свидания.

«Вот и дождался – она впустила к себе другого! Как же так? Ведь только вчера ночью я сидел у ее кровати, гладил ее волосы, даже чуть-чуть целовал. А теперь там, в ее комнате, кто-то еще, может быть, понаглее меня, наверное, не только гладит ее! Какой же я дурак! Надо было не шляться где попало, а сразу идти сюда. Надо было, надо!»

Он стоял перед ее темным окном и снова и снова проклинал себя, а дождь все усиливался. Уже начали сверкать молнии, и гром погромыхивал все ближе и ближе. Когда дождь превратился в настоящий ливень, Андрей побежал. Ему было все равно, куда бежать, все равно, наступает ли он на лужи, летит ли на него грязь, льет ли сверху. Он просто бежал и думал, что, наверное, было бы совсем неплохо, если бы одна из молний своим острием ударила сейчас в его сердце.

– Ой, Господи, спаси и сохрани. Ни за что люди гибнут, ни за что! – причитала сгорбленная старушка, семенящая по скрипучему снегу в толпе таких же, как и она горемык.

– Говорят, в Никулино фрицы паренька малого расстреляли. Ему офицер говорит: натаскай, мол, семьдесят ведер воды, а тот ему прямо так в глаза, мол, пусть натаскаю, но знайте, что все равно я не ваш! И его, голубя, прямо на месте и застрелили из шмастера.

– А в нашем Рождествено деда убили за то, что в буденовке на улицу вышел! – прикрывая рукой рот, рассказывала переваливающаяся с ноги на ногу крупнотелая женщина. – Я уж ему, упрямцу, говорила-говорила, чтобы на рожон не лез, а шел домой подобру-поздорову, а он как будто специально смерти искал.

– Спаси нас, Господи и сохрани, спаси и сохрани…

– Мама, мамочка, я кушать хочу, у меня уже ножки не идут, – хныкала маленькая девочка в надвинутой на уши солдатской шапке-ушанке, повисая на руке матери, а та, прижимая к груди еще одного малыша, и сама еле шла.

Мороз свирепствовал. Люди были до невозможности усталые и голодные, но под дулами автоматов не задавали вопросов, куда и зачем их ведут. Не прошло и двух недель, как захватил враг, где с боями, где без, родные Рождествено, Лечищево, Бужарово, Андреевское, Никулино, Истру… И вот уже покатились назад немецкие полки, теряя и людей и технику, но главное – веру в свою непобедимость. Оттого и лютовали фашисты, отступая, учиняли кровавые расправы над мирными жителями, уничтожали русские деревни и села.

– Мама, мама, горит! Весь белый свет горит! – закричала девочка, только что просившая есть.

Вдалеке на горе, там, где была Истра, люди увидели плясавшие в полнеба языки пламени. Город, в котором насчитывалось больше тысячи домов, горел весь, от окраин до центральной площади, и черный дым заслонял полгоризонта.

От такого ужаса бабы, мужики, дети заголосили, заплакали, попадали на колени. Немецкие автоматчики молча смотрели на далекий пожар и на людей, которых было велено вести в теперь уже переставший существовать город. Потом последовал отрывистый приказ, и солдаты, построившись в колонну по два, направились быстрым шагом в направлении откуда пришли, забыв о тех, кого полдня держали на мушках. Лишь один солдат обернулся и дал короткую очередь поверх голов бывших пленных.

Сразу же наступила тишина. Беспомощные люди уткнулись лицами в жгучий снег и долго лежали так, боясь пошевелиться.

Первым поднял голову седовласый старик. Убедившись, что немцы ушли, он встал, поправил съехавшую шапку, стряхнул снег с видавшего вида тулупа и, не обращая внимания на остальных, пошел туда, где догорал город, и где все еще сиял золотыми куполами Новоиерусалимский монастырь.

Много лет назад в последний раз пользовался Андрей Панкратович Безуглый подземным ходом, ведущим в монастырь. Но не забыл, как на откосой стене холма найти в него лаз, укрытый густыми кустами бузины, не забыл, и куда этот подземный ход выводит. Да и как мог забыть он дело рук своих, пусть прошло уже много-много лет, с тех пор, как этот ход строился.

Не старел Андрей Панкратович. На вид ему было лет семьдесят пять, но и в 1723 году выглядел он точно так же. То ли и действительно добавил ему нефритовый голубь двести пятьдесят лет жизни, то ли так сильно верил Андрей Панкратович, что не умрет раньше выпрошенного срока, однако и в самом деле не умирал.

Один он знал, что ценой за дарованные ему столетия жизни было разрушение Воскресенского собора. Долгие годы замаливал свой грех. Восстанавливал собор, строил церкви в Горбове, Рубцове, Дарне, Холмах, Полевшине, Бужарово, Рождествено, Поджигородово и во многих других местах. Но жил скромно, неприметно, меняя с годами один дом на другой, чтобы не удивлялись люди его долголетию. Семьей не обзаводился, а только работал и молился в одиночестве, работал и молился…

И вот теперь, когда захватили Истринскую землю немцы, седовласый старик посчитал, что настало время снова обратиться к нефритовому голубю, чтобы выпросить у него мира для родного края и покоя для себя лично.

Андрей Панкратович хорошо помнил все повороты подземного лабиринта, выводящего в подвалы Воскресенского собора. Помнил он и, как найти тайник с хранящимся в нем нефритовым голубем.

Изразец с изображением летящей птицы, так же, как и давным-давно, засветился лишь только Андрей Панкратович, опустившись на колени, поднес к потайной дверце собранные в складень три иконки. И так же, как и два столетия назад, ключ-складень вмиг нагрелся. Но не успел старик открыть дверцу тайника, как ощутил прикосновение к шее холодного металла.

Андрей Панкратович обернулся, и ему в лицо ударил белый свет фонаря. Два солдата, не дав подняться, заломили ему за спину руки, после чего из темноты на освещенное фонариками пространство выступил офицер в белых перчатках, с блестевшими серебром черепами в петлицах.

– Что, дед, за сокровищами пришел? – спросил эсэсовец почти без акцента и, не дожидаясь ответа, оттолкнул Андрея Панкратовича от тайника.

– Нет! Нельзя голубя трогать! – закричал Андрей Панкратович. И вырвавшись, вскочил, словно молодой, на ноги, ринулся на офицера головой вперед, боданул его лбом в спину, отчего тот, падая, врезался лицом в стену.