Михаил Горожанин - Огненная кровь

После ее успехов в рукопашке, Миладу быстро перестали задирать. Как-то раз, когда они с Оксанкой шли домой, старшеклассник из их школы, шедший навстречу в окружении дружков, пошло и со смаком высказался насчет ярко проявившейся к тому времени женственности подруг. Через секунду он был сбит на землю подсечкой и в наступившей тишине Милада, надавив коленом ему на объемное не по возрасту пузо и отведя назад кулак для удара в нос, хрипло дыша, потребовала извинений. Парень извинился, при этом в свидетелях оказалось несколько шедших мимо учеников. История получила огласку, и на следующий день их встречали тем же составом, но уже намеренно. Угрюмая Милада отодвинула Оксанку за спину, пропустила первый удар в плечо, и у нее, как говорится, упало забрало. Все попытки самоконтроля моментально испарились, она почувствовала жар, заливающий лицо и отдававшийся в руках. Даже кожа, казалось, потемнела от ярости.

Когда Милада пришла в себя, левый глаз ее почти не открывался, костяшки кулаков были сбиты в кровь, а Оксанка, всхлипывая, оттаскивала ее от последнего, скорчившегося на асфальте противника.

После чего к подругам стали проявлять подчеркнутое уважение и свои, и те, кто учился в соседней школе. А Милада наконец почувствовала себя полноценным человеком.

– Короче, бабуле, и правда, вроде как годков за сотню. Мне и самой в это не верится, – продолжила Оксанка. – Но видишь ли какое дело… Мне двадцать три года, и ни разу моя мать мне не солгала.

Миладе пришлось молча согласиться, потому что она действительно знала Танечку – так мать Оксанки просила к ней обращаться – как патологически неспособного к вранью человека. Это, по идее, нужно было считать достоинством. Но Милада, сама любившая иногда приврать для красного словца – не видела в небольшой необходимой лжи ничего плохого и считала абсолютную честность крайне неудобной человеческой чертой.

– Ээээ… Ну ладно. Давай съездим. А зачем, кстати?

– Ну, я точно не знаю, мама не сказала… На экзамен какой-то вроде…

– Ммм… А Танечка последнее время как себя чувствует? Ни на что не жалуется? А прапрапрабабушка? На старости лет в школу поиграть захотелось?

– Слушай, Милад, мне вот, реально, ни хрена не смешно, – нервно проговорила Оксанка. – Я матери всегда доверяла. А она так и сказала: доченька, мол, надо поехать на экзамен, к Рябинушке на проверку. И лицо у нее при этом было…

– К кому? – не поняла Милада.

– К Рябинушке… – неуверенно повторила подружка. – Ну… Прапрапрабабушка на это имя отзывается…

– Мда… – протянула Милада. – Это, похоже, у вас семейное… Рябинушка, Танечка…

– Слышь, подруга! – разозлилась Оксанка. – Тебе все хихоньки да хаханьки, а я знаешь, как нервничаю?

– Ладно, расслабься. Хоть это звучит как полный бред, но съездим, конечно. Вместе. Я тебя на твоем загадочном экзамене, конечно, поддержу, но списывать, как обычно, не дам.

– Когда я у тебя списывала-то, двоечница? – с облегчением рассмеялась Оксанка. – Хорошо, спасибо. А то мне что-то не по себе. Одной как-то даже жутко ехать.

Милада увидела, как Подсос, вновь выглянув из-за ширмы, сделал страшное лицо и тыкает пальцем в часы.

– Ладно, Ксюх, мне сейчас некогда. В пятницу созвонимся.

– Хорошо. Я тебе наберу. Чао.

Оксанка отключилась, а Милада еще посидела пару минут, пытаясь представить, как подруга будет проходить неведомый экзамен у двухсотлетней бабушки в Подмосковье. Потом зазвонил телефон, она сняла трубку и снова с головой ушла в работу.

Однако весь остаток дня Милада то и дело возвращалась мыслями к утреннему разговору с подругой, ломая голову, какой экзамен могла придумать для правнучки древняя родственница. В голову при этом стала лезть какая-то сатанинская чертовщина. Тайные обряды, простоволосые женщины в длинных рубахах, стоящие на коленях бормочущие заклинания, и прочая мистика. В итоге Милада пришла к выводу, что намечается непонятное, но, пожалуй, забавное приключение. Не опасное, это точно. Вряд ли Танечка послала бы Оксанку туда, если бы ожидала от престарелой бабули какой-нибудь пакости.

В пять позвонил Серега, уже освободившийся, и они договорились встретиться у метро, потому что Милада решила навестить маму, а он любезно согласился ее подвезти.

Когда они ехали по вечно загруженной МКАД к Киевскому шоссе, Милада задала ему вопрос, над которым думала вторую половину дня:

– Серега, а ты веришь в колдовство? В потустороннее что-нибудь?

– Верю.

Милада не ожидала от него такого быстрого и, тем более, положительного ответа. Сергей всегда представлялся ей прагматиком, человеком, современным во всем.

– А почему?

– Я думаю, человек не верит во что-то, пока не столкнется сам. Хотя и здесь действует извечное психологическое неприятие невозможного. Я не могу сказать «это невозможно», столкнувшись с тем, что я не могу объяснить с точки зрения человека двадцать первого века. А я сталкивался.

– Не умничай, а?

Некоторое время Сергей молчал, глядя на дорогу. Милада терпеливо дала ему собраться с мыслями.

– Я тебе никогда не рассказывал, – наконец заговорил он, – но я родился и рос в деревне, класса до четвертого, пока родители не получили квартиру во Внуково. Когда был маленьким, у нас в деревне было много живности. Бабушка держала кур, гусей, кроликов, поросенка, корову и даже лошадь.

– Ого, – удивилась Милада, – Да ты у нас просто какой-то кулацкий сын. Кулачок.

– Да, – усмехнулся Сергей, – Хозяйство было богатое. И это приносило мне, маленькому, одни несчастья. – Он улыбнулся воспоминаниям. – Все пацаны вечно торчали или на речке, или с удочкой на бочаге…

– На чем?

– Бочаг – это такой искусственно созданный пруд. Выкопанный. Рядом с каждой улицей в деревне была цепочка таких прудиков. Очень удобно. Вода в них была чистая, хоть и не питьевая. Так… С бочагами – всё?

– Да, да, – засмеялась Милада. – Рассказывай дальше.

– Так вот, я остановился на беззастенчиво используемом детском труде. Что мне вменялось в обязанности? Чистить клетки кроликам и класть им свежую траву. Это раз. Кроликов, кстати, я не очень любил, особенно когда один зверски больно укусил меня за палец. Так что друзей у меня среди них не было.

Милада взглянула на него, но Серега был совершенно серьезен.

– Кролики это раз. Потом, я должен был смешивать еду для поросенка. Знатный был свинтус, Лёнькой звали. С ним мы были приятелями. Как меня видел, сразу хрюкает, бежит, об ноги трется, как собака. И тут же набок плюхается – почеши, мол.

– А где тут колдовство? – не удержалась Милада.

– Не спеши, – наставительно прервал ее Серега, – мне необходимо сперва наладить контакт со своим прошлым. Так вот, продолжаю. Еще у нас была лошадь, Сонька. Вечно спящее животное. – Он усмехнулся. – Я, когда подрос, решил, что у нее было какое-то психическое заболевание. Тихая шизофрения, что ли. В общем, она была очень добрая и вялая. Моей обязанностью было расчесывать ей гриву и хвост. Волос у нее был длинный и грязно-белого цвета. – Он с улыбкой посмотрел на Миладу. – Первая блондинка в моей жизни.