Наиль Измайлов - Убырлы

— Измайлов, твоим родителям мало неприятностей?

Я развернулся и понял, что сейчас что-то натворю. Кабинет раздернулся и стал сумрачным и смазанным, а белое лицо директрисы, наоборот, четким, как мишень — и с какими-то узорами под глазами и на виске. И ниже лица были узоры — на шее, под рукой, еще где-то. Я зажмурился, хотя это было как лицом в стенку с размаха, и ответил:

— Не мало. А что вы…

— Ну сядь, Наиль, сядь, что ты, — сказала директриса каким-то не директорским голосом.

Зашуршала, грузно процокала, обдала меня сладким запахом духов, какой-то химии и немножко пота, мягко потянула под локоть обратно к столу, что-то бормоча почти ласково. Я качнулся, сопротивляясь, но пошел. Надо было посидеть хоть чуть-чуть, в себя прийти. Да и директриса, пока у меня глаза закрытые, больше на человека похожа. Может, совсем опомнится.

— Сейчас, Измайлов, ты посиди, — пробормотала Таисия Федоровна еле слышно и уцокала, чавкнув дверью.

Редкая тьма мазала глаза, уносясь куда-то влево беззвучно ревущим потоком. Голова проворачивалась в обратную сторону, мягко и летяще, как на богатом компьютерном кресле, к неяркому свету, лучистому и голубоватому, как наброшенный на утреннее окно синий костюм, и вместо солнышка рыжие прядки, почти незаметные на красном.

Я дернулся и едва не грянул со стула, аж щиколотка заныла. Заснул, что ли, суслик? Нашел время.

Директрисы в кабинете так и не было, и не слышно было, чтобы она или Луиза за дверью бродили. Куда она ушла-то, подумал я, озираясь. Покосился на дверь, встал и осторожно покрался по кабинету, разглядывая шкафы и полки. Я в этом кабинете был раза четыре, нет пять. И всегда было не до того, чтобы толком осмотреться. А очень хотелось — не осмотреться, а всмотреться, конкретно в шкаф у стены, вторую сверху полку. Там всякие модельки и рукодельные подарки от олимпиадников и выпускников стояли, некоторые довольно мощные: блестящий паровоз из миллиона деталей, старинный замок из зубочисток, портрет директрисы из булавок с цветными головками, ну и всякая мелочь типа выжженных указок и нитяных статуэток.

И сейчас рассмотреть не получилось. Я услышал что-то, метнулся к креслу и сел как можно небрежней, аж глаза прикрыл, ожидая. Клацнул язычок замка, до меня доползло касание сладковатого воздуха, замок клацнул снова. И еще раз.

Я открыл глаза — вернее, они сами распахнулись, словно ресницы дыбом встали вместе с не выросшей вообще-то шерстью от поясницы до затылка. Не знаю почему, но обычные дверные звуки взвели меня, как лук, который с крюка сняли и тетиву накинули. И развернули к двери. К цели.

Цели не было. Была плотно прикрытая дверь, из-за которой не доносилось ни шороха. Приснилось, что ли? Я уже не был уверен, когда сплю, когда нет, и переставал верить ушам и глазам. Блин, на ощупь надо. Кулак не обманет.

Я встал и замер. Ручка повернулась, дверь медленно поехала на меня и застыла. Не сама — ее рука придерживала. Кажется, женская, толком не разобрать, но видно, что не великанская и в перчатке. Кожаной, коричневой, потертой такой. Кто сейчас перчатки-то носит? Тем более в помещении.

Рука дернулась и исчезла, точно моя мысль по ней хлопнула. А дверь и вправду хлопнула.

— Таисия Федоровна, — позвал я нерешительно.

Дверь быстро распахнулась и тут же отыграла назад к косяку, оставив узкую щель. Я смотрел на ручку, поэтому не сразу понял, что происходит — а понял, лишь когда дверь захлопнулась. А перед этим рука в перчатке быстро провела по кромке двери, по всей высоте, от перекладины до пола.

Я попятился, соображая, как это сделано. Ну, понятно как — надо вытянуться на цыпочках и тут же плавно уйти в присед. А умеет так грузная тетя средних лет? Ну или рыхловатая тетка помоложе — если перчатку не директриса, а Луиза надела?

И зачем им это?

Блин, меня все сговорились пугать, что ли? Да я и сам пугать могу, между прочим. Сейчас покажу.

Дверь распахнулась и захлопнулась, чуть не дав по кончикам коричневых кожаных пальцев — я уже набежал и рассмотрел их четко. Я дернул ручку со всей дури, потому что был уверен, что с той стороны ее придерживают — и не один человек, а, например, половина девятого «б». Они там все шутники, блин. Особенно первого апреля. Особенно после февральского футбольного рубилова, когда мы их 11:9 сделали.

Дверь подалась невесомо, как пенопластовая, зато по носу мне попыталась шарахнуть, как чугунная.

В приемной было пусто. Ни девятиклассников, ни директрисы, ни Луизы. Ни их следов. Только коричневая перчатка лежала на выходе в коридор.

Можно было пойти ее разглядывать, или просто захватить как трофей. А я отвлекся на невнятные звуки из коридора. Кто-то шел к директорской приемной. Странно очень шел. Пританцовывая и напевая через силу.

Директриса это была. Она не пританцовывала и не напевала. Она тащила наполненное водой ведро. Обыкновенное, эмалированное, голубое с неровно нарисованными красными буквами. Ведро поскрипывала, а директриса пыхтела.

Она наступила на перчатку и наступила бы на меня, да я вовремя отодвинулся, и тут спохватился:

— Таисия Федоровна, давайте я помогу.

— Сядь, — сказала она сквозь одышку, кривовато дошагала до стола и удивительно проворно водрузила стукнувшее ведро рядом с телефоном. — Измайлов, сядь, я сказала.

Я, помедлив и, почему-то качнувшись, сел на стул. Директриса кивнула, поддернула узкий рукав, сунула руку в ведро и пару раз болтанула воду по кругу. Я дернул головой в такт, как волейбольный болельщик вслед подаче, и с ужасом понял, сколько времени растратил на бессмысленное ожидание и прочую фигню. А сейчас придется окна мыть или еще какой трудотерапией заниматься — не зря же директриса воду притащила. Идет она лесом, вяло возмутился я и попытался встать.

— Тщ-щ, — сказала директриса, внимательно глядя в ведро.

Таисия Федоровна, я пойду, попытался сказать я, но язык был как подсохшее тесто, а зубы склещились. Хотел расцепить их рукой, но рука не шевельнулась. Вторая тоже.

Директриса оглядела меня, заглянула в ведро, словно сверяя решение с ответом, снова оглядела меня, осторожно промакивая руку об юбку, и улыбнулась. Радостно так, будто я от школы в городской олимпиаде победил.

— Измайлов, ты в порядке? — спросила она негромко.

Какое там в порядке, попробовал заорать я. Вызовите врача, попробовал сказать я. Попробовал замычать, топнуть, свалиться на пол. Ничего не смог. Я даже веками двигать не мог — так, что глаза сохли и ныли. Сидел как куча глины, неподвижный и ненужный.

— Вот и хорошо, — так же негромко сказала директриса. — Венера Эдуардовна, зайдите, пожалуйста.

— Измайлов, ты меня слышишь?

Не ори. Откуда я знаю, слышит ли тебя Измайлов. Я и кто это, не знаю.