Наиль Измайлов - Убырлы

Ладно, на спокойную голову, договорились же.

Я встал, сделал шаг от парты и замер. Потому что Эдуардовна замерла. Перестала подшагивать туда-сюда вдоль доски, яростно двигая рукой, как Дилькина заводная игрушка из макдональдсовского «Хэппи мил», — хоп, и остыла на полувзмахе. Мел у нее кончился, что ли, неуверенно подумал я, украдкой оглядываясь.

Хищники так и сидели по тумбам, не отрывая взгляда от бордовой спины — любила матичка этот шерстяной костюм. Только Димон да Миха смотрели на меня непонимающе. Куда-то еще они, похоже, смотреть боялись. Тоже чувствуют парни. Блин, надо им объяснить. Потом.

Я приложил палец к губам, краем глаза заметив, что вроде еще кто-то подглядывает — но в том углу была Катька, на которую зыркать не стоило. Я зашагал, быстро и тихо, к доске, чтобы юркнуть к выходу мимо нее. И мимо матички. Стоишь, так и стой.

Не вышло.

Эдуардовна развернулась ко мне, едва я достиг ее стола. Развернулась всем корпусом, даже не покачнувшись, на удивление. В руках у нее была здоровенная металлическая линейка. Где взяла, интересно. Я не то что не заметил этого — я вообще не помнил, чтобы матичка такой пользовалась. А теперь вцепилась, как в ограждение на мосту. А может, в шлагбаум играла со мной. Или не со мной.

На меня Эдуардовна не смотрела — смотрела в пол перед собой. Лицо у матички было очень ярким, как в театральном гриме, брови почернели и выровнялись. Глаз я не видел, зато видел ресницы, которых раньше и не заметно было.

Через парты прыгнуть, подумал я, но присмотреться не успел. Эдуардовна разжала пальцы левой руки. Линейка шарахнула по доске. Я вздрогнул, а матичка размеренно сказала, щелкая линейкой удивительно не в такт:

— Измайлов, а голову ты дома не забыл, лес рук, расскажи и нам, может, всем классом посмеемся, теперь весь класс будет сидеть и ждать, дома ты тоже на парте рисуешь, в тетрадь блины заворачивал, сикось-накось как курица лапой нацарапал, выйди и зайди нормально.

Мне бы зацепиться за последнюю фразу, хотя она явно без смысла говорилась — но законный же повод выскочить вон. А я смотрел мимо матички на сонно опадающие с доски крупинки мела и не мог оторваться — взглядом от медленного белого вихорька, а ногами от пола. Эдуардовна продолжала равнодушно говорить бессмысленные учительские фразы, которые всегда меня раздражали и казались нелепыми, а сейчас вгоняли в ступор, как удав кролика. Будто заклинания. А я смысл зацепить не мог. Я пытался поймать темп ударов линейки. Щелк. Щелк, щелк, щелк. Щелк, щелк. Щелк-щелк!

Линейка хрястнула звонко и близко ко мне. Но вздрогнул я не от этого, а от острого понимания, что весь класс пялится не на матичку, а на меня. Ведь я без штанов стою. Ледяной жар окатил разом, я дернулся весь в разные стороны, пытаясь сообразить, когда что куда делось. Штаны были на месте. И смотрели все не на меня. Или почти все. Настьки, Григорьева и Аскарова, у парты которых и проходили маневры с барабанами, глядели мимо — на доску. В доску.

Линейка ударила еще громче и ближе, и я сообразил, что в следующий раз уже мне прилетит, непосредственно и больнюче. И что мне делать? Она же учительница, даже сейчас, и говорит самые учительские слова. Драться нельзя. Обойти не получится. Отступать — блин, западло отступать. Да и не по правилам. Отступать надо по приготовленной тропке, чтобы заманить и ударить. А тут вместо тропки угол со столом. И ударить я не могу.

А она может.

Я с грохотом запрыгнул на парту Настек — под короткий треск линейки. Смотреть, куда пришелся удар, времени не было. Мельком засек, что Настьки не отшатнулись и не вздрогнули, перепрыгнул на первый ряд к Ильмирке с Наташкой, поскользнулся на тетрадке и чуть не сыграл затылком в пол, но соскочил благополучно, хоть и с колокольным рокотом во всю голову. Вынес дверь, вдохнул коридорной тишины, распутал ноги и замер на миг.

Никто за мной не бежал. Тихо в классе было.

Я сунулся в щель.

Все сидели по местам и изучали доску. И Наташка с Ильмиркой, и обе Настьки, под носами которых я сейчас копытами гремел. А матичка, уставившись, кажется, поверх своего стола, бормотала что-то, хлопая линейкой по стене. Кто бы посторонний решил, что урок идет себе. Обычный такой. У нас же всегда так уроки проходят, если подумать.

Не хотел я думать. Я хотел распахнуть дверь и проорать что-нибудь громкое и страшное. Чтобы выдавить из себя липкую жуть, накопившуюся за последние минуты. А эти гады чтобы вздрогнули в конце концов и сами перепугались, поняв, что недолго им осталось.

Сейчас я добегу до дома. Соберу там запасы спиц. И вернусь.

Нет, пусть лучше без страха сидят и смотрят. Тогда я успею. Мне еще Дильку забрать сейчас надо. Оставлять сестру в школе я не собирался.

Я начал осторожно прикрывать дверь, чтобы ребятишки не отвлекались, и еле успел заметить, что кто-то все-таки посмотрел на меня из-за дальней парты. Посмотрел и кивнул понимающе. Я кивнул в ответ, не успев сообразить, кто это, беззвучно затворил дверь, побежал на второй этаж к первоклашкам и чуть не грохнулся — так резко остановился.

Из-за дальней парты мне кивал не кто-то, а я сам. Вернее, кто-то с моим лицом. Или очень похожим на мое.

Я хотел броситься обратно, чтобы вглядеться, убедиться и разобраться. Да неправильно это было. Обознался — время потеряю, не обознался — всё потеряю. К таким встречам готовиться надо, а я еще не готовый.

И я помчался на второй этаж. Это был правильный выбор. Но запоздалый.

— Измайлов, к директору, я сказала. Сейчас же.

— Хания Сабировна, ну нам срочно домой надо, мама позвонила, я сбегаю и сразу обратно, через…

— Измайлов, сколько можно повторять? Никуда ты не пойдешь. Быстро за мной.

Она развернулась и гулко зашагала вглубь пустынного коридора.

Я покосился на лестницу. Надо же было на Хану нарваться. Так она по мою душу и шла — не нарвешься тут.

Или дернуть все-таки до дому? Без мазы. Из школы-то я вырвусь, да вернуться мне фиг позволят. Ты сам выбрал, непослушания мы не приемлем, пошел вон, таким не место в наших стенах, все такое. Не больно-то и хотелось, в принципе, — пусть сами выкручиваются и ищут чего поприемлемей, если такие умные и умелые. Но Дильку забрать у меня сейчас явно не выйдет. Это надо ведь пройти к Дилькиному классу, куда меня пускать не собираются, забрать с урока сестру, которую мне тоже просто так не отдадут, а потом с нею на руках выбираться из школы. Сквозь живой барьер из Фагима, гардеробщицы, тети Оли, возможно, физрука и уж точно Ханы, которая уже сейчас была вполне кирпичной и непримиримой. Трудно прошибать стенку из нормальных и ни в чем не виноватых, в общем, людей.

Хана была нормальная. В прямом смысле. Завуч, в полном смысле слова. Нудная. Не вредная, но нудная.