Сергей Антонов - Полнолуние

Короче, планов и амбиций у Николая хватало, а его желанию заграбастать деньгу мог бы позавидовать любой из олигархов.

Ближайшая сделка, при правильном подходе, тоже сулила знатный барыш, отчего душа предпринимателя пела и плясала.

Ко времени приезда в Липовку стемнело окончательно и Астахову пришлось включить фары. Он взглянул на наручные часы и удовлетворенно хмыкнул. Уж он-то покажет, кто является хозяином положения!

Дорога на подъезде к пилораме стала совершенно невыносимой. На каждом ухабе ржавые суставы «мерседеса» грозили развалиться по болтикам и винтикам, но Астахов стойко перенес все дорожные неприятности и припарковался у входа.

В помещение было легко проникнуть, просто оторвав несколько гнилых досок, но для Николая был главным вопрос престижа. Поэтому он оснастил входную дверь такими внушительными замками, что все нормальные люди давились от смеха, глядя на эти чудеса технической укрепленности.

Предприниматель справился с очередным замком и, воткнул ключ во второй, когда внутри пилорамы отчетливо прозвучали чьи-то шаги. Астахов напрягся и застыл с ключом в руках. Ворюги? Да кто осмелится покуситься на его имущество! Николай вдруг совершенно успокоился и улыбнулся.

– К-крысы! К-конечно же, эти хвостатые т-твари!

Он без опаски вошел в душную темноту, нашарил на стене рубильник. Несколько засиженных мухами лампочек осветили нехитрое хозяйство предпринимателя, сделав темноту в дальних углах фермы только гуще. К Астахову окончательно вернулось хорошее настроение. Он прошелся по цеху и, усевшись на ящик, закрыл глаза, строя планы на светлое будущее. Шорох в темном углу нарушил ход его мечтаний. На этот раз не оставалось сомнений в том, что во мраке прячется зверь, покрупнее крысы.

– Эй, к-кто з-здесь?

Когда Астахов напряг глаза, то различил силуэт высокого человека. Тот скрестил руки на груди и неподвижно застыл в углу.

– К-как в-вы сюда п-попали? – занервничал бизнесмен. – Я ж-ждал в-вас п-позже.

– В-включи с-свою машин-нку, – донеслось из мрака. – Я не люблю тишины.

– Понимаю, – когда Николай волновался, то заикался еще больше. – Вы боитесь, что нас могут подслушать. Зря. Кто будет бродить в такой час?

Он бросился к пилораме, щелкнул тумблером и помещение наполнилось мерным гудением. Астахов пытался собрать свою расплывшуюся волю в кулак, но попытка не увенчалась особым успехом.

Его более хладнокровный собеседник сделал шаг вперед. Стало видно, что он одет в кожаную, ниже колена куртку и высокие черные сапоги. Бледное лицо по-прежнему оставалось в тени.

– Т-ты п-принес п-принадлежащую мне вещь?

– П-пожалуйта, не п-передразнивайте м-меня, а говорите н-нормально.

– Я т-тоже иногда заикаюсь, к-когда в-выхожу из с-себя. Да, когда выхожу из себя.

Николай немного успокоился. Опять уселся на свой ящик.

– В-вещь о к-которой идет речь пока еще не ваша. С-скажу б-больше: она н-никогда не станет вашей за ту с-смехотворную цену, к-которая мне предложена. П-приходилось тратиться на Витьку, поскольку вижу, что вы б-большой любитель работать через третьих лиц и оставаться в т-тени. Д-думаю, что мне причитается сумма, по к-крайней мере на два порядка большая. Или вы имеете другое м-мнение?

– Им-мею. Витька с-сдох.

Собеседник Астахова выступил на свет и, жадному предпринимателю стало предельно ясно: сейчас его будут убивать. Он увидел лицо, которое не могло быть лицом живого существа и завизжал, как визжит свинья, в горло которой втыкают лезвие ножа.

Старый сарай, который уныло доживал свой век на склоне холма между лесопильной резиденцией Астахова и кладбищем не был занесен в списки ЮНЕСКО и считался незаконорожденным, поскольку того, кто его построил, не помнили и старожилы.

В него редко кто заглядывал. Не потому, что жители Липовки боялись совать туда нос, а просто из-за отсутствия необходимости. У Натальи Устиновой такая необходимость появилась после того, как рыжий участковый ее окончательно достал. Она могла бы оказаться для следствия ценной свидетельницей, могла услышать последний крик Астахова, но была слишком занята.

Кряхтя, как паровоз дореволюционного образца, Наташка отнесла последнюю сорокалитровую бутыль с мутной жидкостью в угол сарая, тщательно забросала ее сеном и принялась разбирать самогонный аппарат.

Время от времени она замирала и навостряла уши. Убедившись в том, что ей никто не помешает, вновь принималась за свои манипуляции, напоминая солдата, который разбирает «калаш» с завязанными глазами.

Дородной, с рубенсовским бюстом Наталье было сорок два, и она успела трижды побывать замужем. Покидали Устинову не мужчины. Обычно она выгоняла их из своего по-купечески добротного дома. Гнала с таким скандалом, что об очередном разводе Наташки знали не только в Липовке.

– Сдались они мне! – комментировала Устинова свои расставания. – Все – кобели и пьянчуги! Или налево зенки пялят или на стакан с сивухой! Без мужиков управимся!

Поглядывая на здоровенные Наташкины кулаки и ее мощные формы не согласиться с таким доводом было нельзя.

Устинова лишь номинально считалась дояркой: на колхозной ферме ее видели только при обмене самогона на комбикорм. Наталья занималась домашним хозяйством. Держала двух коров, но основным источником дохода была торговля не молоком, а сивухой.

Сам Остап Бендер позавидовал бы количеству рецептов самогона, которые знала экс-доярка Устинова. Она была настоящей поэтессой самогоноварения. Наташкина сивуха успешно продавалась во всех окрестных деревнях, и существуй советская система ОТК, Устинова давно бы получила право ставить на свои бутылки пятиугольник знака качества.

Нет ничего удивительного, что при таком роде бизнеса участковый Платов был заклятым врагом Устиновой.

– Из пуза ног своих не видит! – брызгала слюной Наталья. – А мой самогон не хуже собаки – за версту чует! Наступит праздник и на моей улице: я этому рыжему недомерку еще уши пообрываю!

Летопись борьбы участкового и самогонщицы насчитывала добрых пять лет. Причем ни та, ни другая сторона не могла похвалиться значительным перевесом. Однако в последнее время Платов, узнавший все повадки и ухищрения Натальи, нанес ей ряд сокрушительных ударов. Бизнес Устиновой пошатнулся, а последняя победа Ивана, вылившего на землю целую реку браги, был чем-то сродни победе Пересвета над Челубеем. Наташка впала в глубокую депрессию, из которой ее вывели только трагические происшествия последних дней.

– Теперь попрут нашего участкового с работы! – злорадно констатировала Наталья. – Обязательно попрут! Таких преступлений ему ни за что не распутать!

Этот вывод и подвиг Устинову на передислокацию самогонного аппарата из своего амбара в заброшенный сарай на окраине деревни. Решение было продиктовано еще и тем, что развалюха находилась по соседству с кладбищем, которое в свете последних событий приобрело зловещую славу.