Карина Шаинян - Амбра

Но, поразмыслив, капитан решает, что один кашалот – это слишком мало.

На бриге слишком поздно понимают, что дело неладно. Первым был кэп – поскользнулся на пролитом вине и наделся на собственную саблю. Остальные гибнут так же быстро и нелепо. Из команды в тридцать человек в живых осталось чуть больше десятка, и смерть продолжает косить их. Пираты хотят выкинуть девку за борт, но звериный инстинкт подсказывает, что проклятие этим не снимешь. В конце концов женщину доставляют на берег, смутно удивляясь тому, что она еще жива. Когда ее выгружают из шлюпки, одного из матросов жалит моллюск-конус и попадает ровнехонько в прореху в сапоге. Матрос визжит, его волосы становятся дыбом, лицо синеет. Через три минуты он исходит пеной и умирает.

Дождавшись ночи, китовую ведьму бросают на пороге жалкой негритянской лачуги, в которой, по слухам, живет старая колдунья-мамбо. Фернан кладет рядом раковину, которой девка пыталась прорезать китовый желудок, – единственное имущество. Настороженно прислушиваясь к старческому кашлю за тонкой стенкой, он подтыкает подол изодранного платья, и, пригибаясь, опрометью бросается следом за товарищами.

Следующие недели пираты проводят на берегу. Они ведут себя крайне осмотрительно, но никакие хитрости не помогают. Они травятся тухлой рыбой, ломают шеи, тонут, влезают в перестрелки и попадают на виселицы. Месяц спустя в живых остается один Фернан, да и тот ждет, когда его доест малярия.

Так заканчивается история пиратского брига. История же мисс Смит заканчивается на палубе «Пеликана»; остается лишь судьба кита, выкинутого на сушу, печальная участь чистой звериной души, грубо выдернутой из тела. Джошуа Смит счел бы, что это – воля провидения.

Старая мамбо одинаково ловко штопает мужские рубашки и женскую плоть. Ее сморщенная кожа чернее ночного моря, волосы – белые, как сердцевина кокоса, а на юбке нарисованы все узоры, какие только существуют в мире. В ее душе намешано поровну жалости и хитрости. Мамбо знает, что сказать Папе Легбе, чтобы старик открыл ворота. Она прилаживает к раковине гриф от настоящей лютни, подобранный среди мусора, выброшенного морем на берег. Натягивает струны из свиных жил. Расписывает инструмент спиралями и кругами, которые дают власть над лоа.

Из всех, кто дышит воздухом, только кашалот может погрузиться в бездну и вернуться живым. Собственно, только это он и умеет – нырять в бездну и возвращаться, да еще превращать гнилую кровь из собственных ран – в драгоценную амбру. Мы с тобой будем есть мясо каждый день, говорит старая мамбо, будем каждый день жарить нежную курицу и пить кофе, как те важные белые люди из города.

Потом она зашивает подброшенной к порогу женщине глаза, чтобы кит внутри не мог увидеть сушу и сойти с ума, сокрушив хрупкое тело

После заката Пьер возвращается домой. Безлунная тропическая ночь – как повязка черного бархата на глазах; Пьер бредет едва ли не на ощупь. Он уже почти на пороге гостиницы, когда слышит за спиной торопливые шаги. Инстинкт солдата кидает его вперед и в сторону. Увернувшись, Пьер выдергивает из ножен саблю и бросается на едва различимого в темноте грабителя. Сталь вновь рассекает воздух в дюйме от лица, чья-то рука намертво вцепляется в карман, слышится треск ткани. Пьер делает выпад, ориентируясь на хриплое зловонное дыхание. С лейтенанта сбивают шляпу и дергают его за волосы так, что Пьеру кажется, будто его окатили кипятком.

Взвыв от боли, он слепо рубит темноту, пока до сознания не доходит отдаленный топот убегающих ног. Пьер в азарте кидается за противником, но быстро понимает, что тот уже скрылся в темных переулках. Лейтенант подбирает затоптанную шляпу и возвращается к гостинице.

Служанка, открывшая дверь, ахает и всплескивает руками.

– Меня ограбили, – раздраженно говорит Пьер причитающей девице.

Он просит зеркальце и, кривясь, рассматривает саднящую проплешину. Клок волос на затылке выдран вместе с ошметком кожи. Хозяйка подступает к нему с плошкой, полной травяного отвара с незнакомым терпким запахом. От мягких рук исходит уютное тепло, и Пьер на минуту расслабляется, закрыв глаза, пока добрая женщина возится вокруг него с примочками и чистыми тряпицами.

– У вас есть враги? – спрашивает хозяйка.

Пьер с минуту размышляет. Все враги остались в Старом Свете; здесь его никто не знает.

– Ему нужен был не я, а мой кошелек, – говорит он. Хозяйка кивает и переглядывается со служанкой. Та значительно закатывает глаза. Хозяйка пытается перевязать запястье Пьера яркой шерстяной ниткой.

– Это еще зачем? – спрашивает лейтенант.

Смешавшись под удивленным взглядом Пьера, она прячет нитку в карман передника и косится на обиженно поджавшую губы служанку.

Посреди ночи, измучившись от духоты и жжения в ссадине, Пьер спускается вниз, чтобы выпить воды, и слышит напряженный шепот. Кажется, хозяйка обсуждает со служанкой, как лучше защищаться от ведьм. Пьер возвращается в постель, но заснуть не может. Его окружает жаркая темная стена суеверий. Он вновь и вновь убеждает себя, что гибель судна не означает гибель пассажиров, и пытается вызвать из памяти прохладный и радостный, как лесной ручей, призрак мисс Смит. Вместо этого ему мерещится то тяжелое дыхание грабителя, то бесстрастное лицо певицы из таверны, то лютня, покрытая дикарским орнаментом.

В ожидании новых известий о пропавшем корабле лейтенант решает опробовать нового коня, на котором ему предстоит добираться до плантации. Выбравшись из города на берег моря, Пьер пускается легким галопом. Копыта разбрасывают утрамбованный отливом серый песок. Солнце скрыто маревом, висящим над водой, как над расплавленным свинцом. Вдоль берега тяжело летит олуша; в ее клюве болтаются рыбьи хвосты. Пьер почти счастлив.

Краем глаза он замечает то ли камень, то ли раковину, белеющую впереди. Конь, всхрапнув, шарахается, обходя пугающий предмет стороной. Пьер ободряюще треплет его по гриве и оглядывается. На песке лежит лютня, сделанная из раковины. Рядом валяется обтрепанная шляпа. Настроение Пьера портится. Он неуверенно перебирает поводья, не в силах решить, проехать ли мимо или поискать хозяйку инструмента. Растерянный конь топчется на месте и недовольно фыркает.

Спустя полчаса Пьер все еще сидит на берегу, бессмысленно пощипывая струны. Море пахнет водорослями и амброй.

– Почему ты не убьешь его сам? – спрашивает мамбо.

– Я болен и слаб. А он – настоящий дьявол.

Фернан врет лишь наполовину. Старухе, впрочем, все равно. Фернана бьет озноб; лицо у него бледное, как рыбье брюхо, а белки глаз – желтые, как сухая листва. Мамбо смотрит на него с профессиональным любопытством. Матрос умирает от ужаса и лихорадки, – но прежде хочет столкнуть в гроб другого. Месть? Страх? В общем-то, для мамбо это не важно.