Антон Фарб - Глиф

Вот и докомандовался. Придурок. Вроде нормальный был пацан, только рога бы пообломать, да не, видать, не судьба. Сам вылез. Ну и Макар за него отомстил сразу…

Макар… Когда байкеры слиняли, а ведьма забрала их «Тойоту» и куда-то упилила, Илонка потащила Хруща с Макаром к себе, жила она не далеко. Там они ее отымели в два смычка, до поросячьего визга и розовых соплей, и Макара окончательно переклинило. Он попытался поссать на дверной косяк прямо в спальне. Хрущ дал ему по башке и закрыл в ванной, тот поначалу скулил, а потом затих.

С Макаром все было хреново. Слетел с катушек. Озверел. Он ведь даже не говорил после того как… а, чего уж там: сожрал лицо тому байкеру. Только рычал. Если не попустит, придется Макара кончать. А то еще кинется…

Пока Хрущ размышлял обо всем этом (это только сказать легко — размышлял; на самом деле, мысли приходилось ворочать, как валуны, неимоверным усилием воли; а не будешь напрягаться, станешь безъязыким, как Макар, поэтому давай, шевели извилинами…) Илонка сползла пониже и начала теребить его спящий член.

— Отвали, я сказал! — рявкнул Хрущ.

Он несильно пнул ее ногой, и Илона слетела с кровати, шлепнувшись голой задницей об пол.

— Еще, — промычала она, принимая коленно-локтевую позу и прогибая спину. — Ударь меня!..

Совсем чокнулась, подумал Хрущ. И тут его пробило на пожрать. Он встал, переступил через обтирающуюся об него, как собачонка, девку, и пошел на кухню. Хата у Илоны была маленькая, но упакованная — плазма на стене, компьютер на столе, колонки от стереосистемы в деревянных корпусах и всякая-разная хрустальная хренотень в буфете. Кто бы шлюшку не содержал, скупостью не отличался. Значит, и жратвы должно быть полно в холодильнике, так?

Когда Хрущ вышел на кухню, в ванной завозился и заскулил разбуженный Макар. Не обращая на него внимания, Хрущ распахнул дверцу холодильника. Ну-ка, что тут у нас имеется…

А имелся полный облом. Хрущ мог бы и догадаться, что такая гламурная фифа, как Илонка, сидит на диете. В холодильнике было почти пусто. Литровая бутылка йогурта, мисочка подсохшего салата, кусок сыра, полпалки салями. И все.

Хрущ взял колбасу, повертел в руках. Колбаса была в каких-то белых пятнах и плохо пахла. Салат (если это был салат) покрывал губчатый коврик серо-зеленой плесени. Сыр смердел. Йогурт хлюпнул в бутылке слипшимися комочками.

Вся жрачка была испорчена. Как будто месяц тут пролежала.

Ну что за день сегодня такой…

И именно тогда, когда Хрущ задался этим вопросом, день стал еще хуже.

В прихожей глухо бумкнуло, а потом с грохотом упала бронированная входная дверь. По ногам тут же потянуло сквозняком. Писец, успел подумать Хрущ, когда в кухню ворвались двое в камуфляже и балаклавах.

— Лежать! — рявкнул первый, а второй врезал Хрущу прикладом в живот.

Хочешь, не хочешь, а пришлось лечь. Кто-то — первый или второй, Хрущу снизу видно не было, наступил ему на позвоночник тяжелым солдатским ботинком. В комнате завизжала Илона. Хрущ вдруг вспомнил оловянные глаза упыря Влада, и весь похолодел. Опять…

— Поднимите его, — скомандовал смутно знакомый голос. — И ванную проверьте.

Хруща легко вздернули вверх, поставили на колени и заломили руки на спину. Из ванной донесся шум борьбы, рычание, вопль и глухой удар.

— Там еще один был, — сказал третий камуфлированный, выходя из ванной. Из-под черной маски струилась кровь. — Кусался, падла. Я его вырубил.

Он обращался к невысокому, широкоплечему человеку в длинной кожанке, который, слава богу, ничем не напоминал упыря Влада. Командир — а тут и сомнений не было, что это был командир — приказал:

— Девку сюда.

Из комнаты еще двое военных притащили голую Илонку и поставили на колени перед Хрущом. Один из военных встал у нее за спиной, намотав длинные светлые волосы на кулак.

— Где Радомский? — спросил командир в кожанке, и Хрущ его узнал.

Это был Богдан Куренной, вожак «гайдамаков» — тот самый, от кого к ним пришел Тухлый. Хрущу отчаянно захотелось взвыть по-волчьи…

— Не знаю, — Илона смотрела на него мутными от боли и похоти глазами. — Зачем нам Радомский? Нам и без него будет хорошо, да, мальчики?

— Все, — скривился Куренной. — Отработанный материал…

— Что с ней делать-то теперь? — спросил державший Илону за волосы «гайдамак».

— В школу везите, — махнул рукой командир. — В отстойник. Можете попользовать по дороге, только быстро.

— А с этим что? — спросили из-за спины Хруща.

Куренной нагнулся и посмотрел в лицо Хрущу.

— У него тут пальца нет, — сообщили из-за спины. — И гной черный под повязкой.

— Держите ему голову! — приказал Куренной. Голову Хруща будто в тиски зажали, а Куренной двумя пальцами оттянул Хрущу верхнюю губу, рассматривая зубы.

— Вроде бы успели, — сказал главный «гайдамак». — На цепь его. Строгач и намордник. В конвоиры пойдет…

6

Дурдом, творившийся на улицах Житомира, носил странно-локализованный характер. На Старом бульваре проваливался асфальт, поглощая машины, и стаи диких тварей, похожих на зомби-волколаков из дешевых ужастиков, набрасывались на людей, чтобы перегрызть им глотки — а всего в двухстах метрах оттуда, на Пушкинской, спокойно работал ресторан «Сковородка», расположенный в основании старинной водонапорной башни.

Конечно, их пеструю компашку — окровавленного Радомского с оторванным ухом, полуголого шизика Белкина и изрядно потрепанных Влада и Нику — и на порог бы солидного заведения не пустили, но Радомского здесь знали.

Несмотря на поздний час (или ранний? Золотой «Ролекс» Радомского показывал шесть с четвертью, не понятно только — утра или вечера; впрочем, темень на улице стояла кромешная, и ни луны, ни звезд не было видно на мутно-грязном небе) официантка сразу узнала постоянного клиента и без лишних вопросов препроводила всю гоп-компанию в отдельный кабинет.

— Кухня не работает, — сообщила она виновато. — У нас холодильник полетел, все продукты протухли…

— К черту кухню, — буркнул Радомский. — Водки принеси!

— Полотенце, горячую воду и бинты, если есть, — попросил Вязгин, высыпая на стол содержимое автомобильной аптечки «Тойоты». Он уже кое-как перебинтовал Радомскому голову и шею, и сейчас намеревался сделать это на совесть.

— Обожди, Влад, — остановил его Радомский. — Щас дернем по сто, потом забинтуешь…

Странно, но ухо почти не болело. А вот бинт присох к шее, и Радомский боялся, что когда Влад начнет его отрывать, больно будет не по-детски.

— Как скажешь, Романыч, — пожал плечами Вязгин.

Ника, сидевшая за столом в позе сильно замерзшего человека — обхватив себя руками на плечи, спросила:

— Что вообще происходит, Игорь? — и по тому, как дернулся татуированный хмырь, которого Ника представила как Белкина, Радомский догадался, что она обращается к нему.