Энн Райс - Слуга праха

Смущенный и растерянный старик согласно кивнул, будто тема, которой коснулся Грегори, вдруг примирила их и отодвинула взаимную ненависть далеко в сторону.

«И все же… — Грегори поднял левую руку с зажатым в пальцах чеком. — Если ты, ребе, не скажешь, что означали эти слова — а я их отлично помню, — я сообщу полиции, где услышал их впервые: здесь, в доме, где живут хасиды и где на самом деле родился основатель Храма разума Грегори Белкин».

Совершенно ошарашенный, я стоял, не осмеливаясь отвести взгляд от старика.

А он, видимо, решил держаться до конца.

Грегори со вздохом пожал плечами, потом сделал шаг, повернулся, посмотрел куда-то вверх и опустил руку.

«Я скажу им, что слышал эти слова лишь однажды, играя у ног дедушки. А еще — что мой дедушка жив, и они могут пойти к нему и выяснить, что эти слова означают. Да-да, я отправлю их к тебе за объяснениями…»

«Хватит! — прервал его старик. — Ты так и не поумнел. — Он тяжело вздохнул, а потом будто непроизвольно, в глубокой задумчивости, спросил: — Эстер произнесла эти слова? И люди их слышали?»

«Утверждают, что она смотрела в тот момент на человека с длинными черными волосами, стоявшего за окном. Полиция держит эти сведения в секрете, но люди видели, что она смотрела именно на него. А еще, ребе, они уверены, что он оплакивал Эстер».

Я задрожал всем телом.

«Замолчи! Прекрати! Не смей…»

Грегори негромко рассмеялся, будто подтрунивая над стариком, чуть отступил, опустил глаза и принялся мерить комнату шагами. Будь в помещении чуть светлее, он непременно увидел бы мои ботинки. Грегори остановился и повернулся к ребе.

«Мне и в голову не приходило обвинить кого-либо из вас в ее смерти, — заговорил он. — Но ни от кого, кроме тебя, я не слышал о Служителе праха. И вот, едва я переступил порог твоего дома, ты заподозрил меня в убийстве падчерицы. Я же не желал ей смерти и пришел к тебе только из-за ее последних слов».

«Я верю тебе, — очень спокойно ответил старик. — Верю, что бедное дитя действительно произнесло столь странные слова. Об этом писали газеты. И в то же время у меня нет ни малейшего сомнения, что ты повинен в ее смерти».

Грегори сжал кулаки, как если бы готовился ударить кого-то, однако он никогда не посмел бы поднять руку на ребе. Я знал, что это невозможно. Однако терпение Грегори было на пределе, а цадик продолжал упорствовать в своих обвинениях.

Я тоже не сомневался в виновности Грегори, хотя не имел оснований, кроме уверенности цадика.

Я пытался разгадать их помыслы, ведь они были обычными людьми из плоти и крови. Как всякий человек, я внимательно наблюдал за ними, и как всякий призрак, проникал в глубины их душ. Я вытянул голову, как будто биение сердец могло открыть мне их тайны.

«Грегори, это ты ее убил?»

Задал ли старик тот же вопрос или мне только показалось? Он подался вперед, и в тусклом свете пыльной лампы блеснули его прищуренные глаза.

Он посмотрел на Грегори, и в то же мгновение глаза его случайно скользнули по мне. Старик меня несомненно заметил.

Очень медленно и как бы незаметно он перевел взгляд с Грегори на меня.

Кого он увидел? Стоящего возле стеллажа молодого человека, черноволосого и темноглазого. Высокого, сильного юношу, почти мальчика. Иными словами, он увидел меня. Азриэля.

Я едва заметно улыбнулся, без тени насмешки, лишь выражая готовность к разговору и показывая, что не испытываю страха перед ним. Всем своим видом — и густой бородой, и свободным черным шелковым одеянием — я демонстрировал свою общность с ним и его последователями.

Впрочем, сам не знаю почему, но я был твердо уверен, что тоже принадлежу к их числу — и старик мне гораздо ближе, чем стоящий перед ним торговец, возомнивший себя пророком.

Я почувствовал волну силы, прокатившуюся по телу, как будто старик положил руки на мои кости и вознес за меня молитву. Так случалось довольно часто: стоило мне стать видимым, и силы прибывали. Я делался таким же крепким, как сейчас.

Старик ничем не выдал, что видит меня. Он не подал знака ни Грегори, ни мне и продолжал спокойно сидеть. Его блуждающий по комнате взгляд, казалось, ни на чем не останавливался и не выражал никаких эмоций, кроме затаенной печали.

Он посматривал на меня исподтишка, чтобы Грегори ничего не заметил, и сохранял абсолютное спокойствие. Я чувствовал себя в безопасности.

Сердце билось все сильнее и громче, кожа все теснее прижимала плоть к костям. Я сознавал, что он видит меня и находит весьма привлекательным. Молодым и красивым. Я ощущал прикосновение шелка к телу и чувствовал тяжесть собственных волос.

«Значит, ты заметил меня, ребе», — беззвучно, не разжимая рта, произнес я.

Старик не ответил и продолжал пристально смотреть на меня. Но я не сомневался, что он меня услышал. Он был настоящим цадиком, а не проповедником-самозванцем, и мои мольбы достигли его ушей.

Казалось, он совершенно забыл о существовании внука.

«Ребе, ты рассказывал об этом кому-то еще? — продолжал тот настойчивые расспросы. — Может, Эстер приходила сюда в поисках информации, и ты…»

«Не говори глупостей, Грегори», — перебил его старик.

Он на миг отвел взгляд и тут же вновь обратил его в мою сторону.

«Тебе отлично известно, что я не знал твою падчерицу. Она никогда не приходила сюда. Равно как и твоя жена».

Он тяжело вздохнул, но по-прежнему смотрел на меня, будто боялся отвести глаза.

«Это легенда хасидов или последователей Хабада? [39] Хабад (любавические хасиды) — течение в хасидизме. Сформировалось в г. Любавичи в России, откуда и получило второе название. — спросил Грегори. — Возможно, кто-то из миснагидов [40] Миснагиды ( букв. «противящиеся, возражающие») — название, которое дали себе противники хасидизма из среды раввинов и руководителей еврейских общин. рассказал Эстер…»

«Нет», — отрезал старик.

Мы смотрели друг на друга, старик и призрак: молодой, крепкий, становящийся осязаемым, обретающий все большую силу…

«Ребе, кто еще…»

«Никто, — резко бросил старик, уставив на меня взгляд, в то время как я не отрываясь смотрел на него. — Память не подвела тебя. Все было именно так. Но твой брат ничего не слышал, а твоя тетя Ривка умерла. Так что никто не мог открыть Эстер эту тайну. — Только теперь он повернулся к Грегори и продолжил: — Вещь, а точнее, существо, о котором ты говоришь, проклято. Это демон, которого призывают с помощью могущественной магии, чтобы вершить злые дела».

Взгляд ребе вернулся ко мне, хотя Грегори продолжал внимательно слушать деда.

«В таком случае, думаю, другим евреям известна эта история. Натану, например…»

«Нет, никому, — решительно возразил ребе. — Послушай, не держи меня за дурака. Думаешь, я не знаю, что ты расспрашивал евреев по всему свету? Связывался с различными общинами, с университетскими профессорами. Ты очень хитер, Грегори, и наладил связи во всех сферах. А сюда ты пришел, потому что я твоя последняя надежда».