Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

Ангар, устроенный под горою, приближался. Шамсутдинов и Толедо, легкой походкой похожие на физкультурников, шли впереди, не оборачиваясь, и громко хохотали. Плюгавый очкастый Кривнов, помощник авиаконструктора Болховитинова, семенил рядом, что-то лепеча о новом самолете, на котором предстояло лететь Черемше. Черемша хорошо знал как Болховитинова с Кривновым, так и их проклятые самолеты. С августа 37-го, когда экипаж Леваневского на И-209-ом, спроектированном Болховитиновым, пропал с концами, Черемша всю их контору возненавидел – крепко и навсегда. Сейчас он едва сдерживался, чтобы не устроить ураганной ярости скандал. Дурак же Кривнов состояния его, кажется, не замечал: забегал вперед, чтобы заглянуть в лицо, путался в ногах и говорил, говорил…

Валерий остановился, закурил и задумчиво спросил нетерпеливо топчущегося конструктора:

– Тебя в детстве мальчишки часто лупили?

Кривнов заметно опешил.

– Позвольте?..

– Когда мне было лет девять-десять, я похожему на тебя заморышу в очках одним ударом выбил челюсть только за то, что он болтал без умолка пять минут. С тех пор выдержка у меня возросла, конечно… но ты болтаешь уже шесть. Намек понятен?

Намек Кривнову был понятен. Больше он не проронил ни слова.

Самолет Черемше активно не понравился. Он был сравнительно мал, пузат, всего с двумя моторами. Широкие длинные крылья казались прикрепленными не на законное место, а куда попало – были смещены к хвосту и кверху. Опирался самолёт на внушительные поплавки, позволяющие осуществить посадку на воду или снег. Кривнов, опасливо косясь на Черемшу, сказал:

– БК-101, «Альбатрос». Детище прогрессивной конструкторской мысли. Открывает совершенно новое направление в авиастроении.

Воплощение прогрессивной конструкторской мысли в металл, похоже, было ограничено отсталостью технологии и нехваткой средств. Корпус у птички оказался фанерным. Черемша покачал головой и сказал:

– Да ты не идиот ли случаем, Кривнов? Лететь в декабре в Арктику на деревянном самолете? Или ты меня за идиота держишь? А может… может, ты вредитель – вместе со своим генеральным?

Кривнов, потея и вибрируя, начал сбивчиво оправдываться. Глядя на него, нетрудно было представить, что он в самом деле саботажник, пойманный на месте преступления. Черемша широко улыбнулся удачной шутке, но улыбка его в тот же миг окаменела: Шамсутдинов упруго шагнул к дрожащему очкарику и выстрелил ему в голову из револьвера. Труп бросило на фюзеляж «Альбатроса», он ударился плечами и упал ничком на бетонный пол. Шамсутдинов, пряча пистолет в кобуру, задорно подмигнул Черемше вернулся к Толедо.

Пока труп убирали и замывали кровь, возникла неловкая пауза. Черемша, вдруг в каким-то запредельном озарении осознавший, что это его слова о вредительстве стали командой к расправе, с остервенением сосал папиросу, пытаясь успокоить впавшую в истерику совесть. Стройный палач вполголоса рассказывал что-то увлекательное своему неприметному товарищу, тихонько над рассказом посмеивающемуся. Ни один из них, отметил Черемша, не потерял и капли присутствия духа.

Вытирая ладони о замасленную ветошку, к ним быстрым шагом подошел крепкий человек в рабочем комбинезоне.

– Завьял Ничипоренко, бригадир монтажников, – представился он и крепко пожал Черемше руку. – Кривнова давно пора было шлепнуть. Не наш человек, однозначно. Он, скотина, специально в расчеты ошибки вносил, думал, никто не заметит. Потому только и не кончали, что все равно фюзеляж перед вылетом положено кровью намазать.

– Первый раз слышу, – глухо сказал Черемша. – Что за чушь?

– Не такая уж и чушь. Вам, Валерий Павлович, многое сегодня предстоит впервые услышать. Например, вы в курсе, что погибли при испытаниях истребителя два дня назад?

– Кто погиб, я?!

Это не лезло ни в какие рамки.

– Ага. Вот, гляньте, некролог. Шестьдесят восемь подписей, первая – Клима Ворошилова.

Ничипоренко протянул Валерию мятую «Правду», извлеченную из кармана.

У Черемши перехватило дыхание. Первая полоса, огромные буквы: «Великий летчик нашего времени». Он развернул газету. А. Толстой: «Богатырь советской земли». И. Москвин, народный артист: «Русский самородок». В. Коккинаки, герой СССР: «Человек сказочной смелости»…

Валерий не придумал ничего лучшего, чем спросить:

– А как же тело? Ведь я – вот он.

– Тело? – Ничипоренко обернулся к Шамсутдинову и Толедо и крикнул: – Ринат, Саша, тут вот Валерия Павловича интересует, кого хоронить-то будут? Труп, мол, чей?

Ринат Шамсутдинов приблизился.

– Чей, спрашиваете, труп, – со скукой и недоумением в голосе сказал он и долгим задумчивым взглядом посмотрел на старенькую техничку в грязно-синем халате, старательно оттирающую с пола кровавое пятно, оставшееся от вредителя Кривнова. С фюзеляжа кровь не смывали. – Трупов у нас, поверьте уж, было предостаточно – хоть завались ими по самую маковку. Вас волнует сходство? Неужели, Валерий Павлович, вы ни разу не видели, что остается от пилота после авиакатастрофы?

Черемша запоздало понял бессмысленность своего вопроса и натужно усмехнулся, кивая. Шамсутдинов удалился.

– Вы не смотрите, товарищ Черемша, что самолет деревянный. Фанера особая, с секретной пропиткой, – сказал Ничипоренко. – Это несколько увеличивает его вес, однако ничего не попишешь… Дело в том, что металл во «фрамуге» перехода может повести себя непредсказуемо. Даже двигатель по большей части не металлический.

– Тоже деревянный? – выдавил Валерий.

– Ха-ха! – сверкнул бригадир монтажников мелкими желтыми зубками. – Отнюдь. Сверхпрочная керамика. Архисекретнейшая разработка. Стоит дороже Днепрогэса. Разобьёте – лучше не возвращайтесь! – пошутил он. – Оборудование загружено, самолёт заправлен, вылет через час. Идёмте – на склад, в столовую. Вам следует переодеться и покушать. Штурман скоро прибудет.

– Второй пилот, радист, пассажиры? – деловито спросил Валерий, настраиваясь на серьёзный лад.

– Экипаж сокращённый. Только штурман да вы. Зная мастерство Героя Советского Союза Черемши, надеемся, этого вполне достаточно. А пассажиры вам уже знакомы: Ринат Шамсутдинов и Саша Толедо. Третьего вы тоже, без сомнения, хорошо знаете. При встрече с ним будете, конечно, сильно удивлены, но попытайтесь сдержать эмоции.

«Меня убьют по возвращении?» – хотел было спросить Валерий, но, посчитав, что уж это-то подтверждения не требует, промолчал.

Штурман, маленький, упрятанный в меха летного полярного костюма, с тоненькой планшеткой на длинном ремне, покуривал, сидя на мотке кабеля. Шапка с длинными клапанами закрывала ему уши, и он не слышал шагов подошедшего сзади Черемши.