Мария Чурсина - Проклятье

— Ты молодец, хорошо поработала.

Статья лежала чуть в стороне, задвинутая под плоскую чёрную клавиатуру. Маша любовалась на семь страниц, сложенных в неровную стопку. Молодец. Это первая настоящая статья. Не какая-то выписка из архива. Так сказал Миф.

И ещё он сказал:

— Знаю, как ты долго просидела на чердаке. Признавайся, у тебя есть проблемы с учёбой?

Маша неловко мотнула головой, совершая очередную попытку спрятаться за чёлкой. Миф теперь смотрел не сквозь — на неё, прямо в лицо.

Единственное окно выходило в сумрачный институтский двор. В слабом свете настольной лампы почти не сверкали его очки. В жёлтом свете книжные стеллажи вырастали до необозримых высот, а фотографии, которые прятались между книгами, превращались в живые подвижные лица и фигуры. Они все были вокруг. Все — наблюдали.

— Скажи честно, — потребовал Миф.

Маша не выдержала.

— Два долга по семинарам у Максима, но я отработаю, правда. — Сминая во взмокшей ладони резиновую Эми, она спрятала глаза. Хоть что-то да спрятать.

— Не нужно. Я с ним поговорю. Всё-таки ты отсутствовала по уважительной причине.

Его рука. Его прохладные пальцы на её взмокшей ладони, на Эми, на потеплевших от прикосновения ключах.

О боги.

— Завтра отдохнёшь, а послезавтра я покажу тебе кое-что новое. Смертёныш, конечно, любопытный, но всё это просто. Средняя школа. Пора перейти на объекты посложнее.

— Да, — сказала Маша, потому что больше ничего не могла сказать.

— Ну иди. Встретимся в субботу, как обычно, вечером. Удачи с занятиями.

Она встала и вышла на деревянных ногах. Едва не врезалась лбом в дверцу шкафа, которая вечно отходила сама по себе. Маша вышла, а вслед ей всё ещё таращились лица и фигуры с книжных полок.

Она долго сидела на скамейке рядом с общежитием. Дождь то начинался, то заканчивался, и так по кругу, без остановки. Мимо шли люди. Она думала: «Какие глупые люди. Они все — все! — ничего не знают, а я знаю всё. Знаю, как быть счастливой».

Дождь начался и закончился снова, и на высокую лестницу выбежала Сабрина в куртке, наброшенной прямо на домашнее платье.

— Ты что, с ума сошла? Ты сколько там проторчала? Я уже думала, он тебя съел прямо в кабинете.

Она взяла Машу за воротник куртки и в свете уличного фонаря заглянула ей в лицо. Нахмурилась ещё сильнее. Маша улыбнулась:

— Всё хорошо.

Сабрина медленно покачала головой. Жест «я не верю».

Они встретились в парке. Дождь снова начался и изрисовал асфальтовые дорожки магическими символами. Ляля опоздала на пять минут, как и положено. Ещё издали она увидела Мартимера в луже фонарного света и покрепче сжала в руке нежный стебелёк герберы. Промозглый ветер забирался под форменную куртку.

— Привет! Вот. — Она протянула Мартимеру цветок. — Гербера. Красная. Тебе нужно запомнить.

— Ага, — задумчиво пробормотал Мартимер, принимая цветок. От дождя его волосы слиплись иглами, и голова напоминала дикобраза. — Понятно. Это тебе.

Ляля разулыбалась.

— Спасибо. Как ты догадался, что я люблю красные герберы?

Он пожал плечами.

— Интуиция.

Над ними распустился зонт — как ещё одна гербера, только чёрная и блестящая.

Великие дела стоят того, чтобы пожертвовать жизнью.

Желательно, чужой.

Никто не заметил, как она город налетела промозглая злая осень. Просто однажды утром все поняли, что солнце больше не взойдёт. В тумане, серо-розовом от уличных фонарей и автомобильных огней, оно не поднимется, и небо навсегда окажется закованным в панцирь стальных туч.

Рыдали птицы, убираясь из холодного города.

— Скажи, почему они называют тебя Мифом? Почему-почему-почему?

Она была невысокая, просто одетая и очень улыбчивая. Даже если она не хотела улыбаться, у неё на щеках всё равно рисовались ямочки.

— Глупый вопрос. — Миф сунул руки в карманы. Она зацепилась за его локоть кукольными пальцами, наряжёнными в вязаные перчатки. Как будто опасалась, что может потеряться в серо-розовом тумане и больше никогда не найтись. — Как же ещё им меня называть? Иван Иванович?

— Нет, — хитро улыбнулась она. — Я знаю, они называют тебя Мифом, потому что ты такой. Мифический. Как будто вышел из легенды, понимаешь?

— Мифический. — Он покатал слово на языке, пробуя его приторный сок.

Туман поглощал их шаги, глотал фасады домов и целиком съедал подворотни. В таком тумане можно было не бояться, что их увидят вместе. Миф болезненно улыбнулся, глядя, как делаются глубже и значительнее ямочки на её щеках.

— А тебя они называют Этта. Знаешь, почему? Сначала кто-то пренебрежительно кинул «эта». А они решили, это такое красивое иностранное имя. Этта. Звучит, да?

Она засмеялась, и туман сожрал её смех.

— Не приходи больше к институту, — сказал Миф, отворачиваясь. — Мало ли. Не приходи.

По трассе сновали плохо различимые машины. Мигал вдалеке переменчивый глаз светофора. Мимо проплывали призраки людей. Всё медленно, как на старой заедающей плёнке.

В голосе Этты зазвучала истеричная весенняя капель.

— Почему ты не хочешь? Раньше ты не говорил мне такого. Всё из-за неё, да? Теперь ты боишься, что она увидит нас вместе?

— Не говори глупости, — отдёрнул её Миф и запоздало понял, что резкость ничуть не поможет оправдаться. Ему захотелось оказаться дома, и чтобы Этта — в другом конце города, и чтобы отправить ей только одно сообщение. Всё равно она не рискнёт позвонить ему домой.

Она вцепилась в его рукав — острые кукольные коготки, бесцветно-блестящие. Как колючий снег под красную ветровку.

— У тебя с ней что-то было, да? Говори честно, я ведь всё равно узнаю.

— Прекрати. Что у меня могло с ней быть? Она маленькая.

— Третий курс. Ей уже девятнадцать. — Когда ситуация того требовала, Этта проявляла чудеса в познаниях математики.

— Всего девятнадцать. Всего, — поправил её Миф и аккуратно освободился из плена кукольных когтей.

— Посмотри мне в глаза! Посмотри. — Этта смотрела на него из-под накрашенных ресниц. Каблуком смешно вступила в лужу.

— Прекрати.

Она отстала на полшага, но быстро нагнала и снова вцепилась в его руку.

— Ты любишь меня?

— Конечно.

«Конечно» — это совсем не то, что «да». «Конечно» — это просто слово, которым можно отгородиться, как фанерным щитом. Миф поймал себя на том, что всё ускоряет шаг, и Этта уже не успевает за ним, уже почти бежит, каждый раз вступая тонким каблучком в лужу. Город рассыпал лужи по тротуарам, как ловушки для неверных. Не захочешь, а вступишь.

— Давай уедем отсюда, — несчастным голосом попросила она. — Ты же можешь всё бросить. Я так устала, давай просто всё бросим и уедем?

Миф усмехнулся, и расплывшиеся в тумане фонари усмехнулись ему в ответ. Город стоял рядом и как старый друг кивал — понимающе. К нему, словно к старому другу, можно было обернуться и бросить многозначительный взгляд: «нет, ты видел такую дуру?».