Николас Конде - Щупальца веры

Его нога нашла опору. Раздался неприятный хруст, его подошва заскользила на какой-то липкой гадости.

Он замер.

— Подождите! — резко крикнул Ландерс. — У меня и машине фонарь. Всегда забываю эту проклятую штуку…

Он бросился прочь.

Спустя полминуты Кэл услышал быструю дробь шагов на ступенях крыльца. Ландерс снова появился в дверях и направил внутрь свой фонарь. Луч пробежался по голым стенам и забитым толем окнам и коснулся пола. С первого взгляда Кэлу показалось, что он был вымощен черным булыжником — тысячи камней свалены без всякого порядка. Кое-где камни лежали кучками в четыре-пять слоев. Когда свет фонаря остановился, один из булыжников слегка шевельнулся, и вся куча снова улеглась вокруг него, вроде камнепада в замедленной съемке. Теперь Кэл увидел, что у некоторых камней были отростки, увенчанные на концах черными бусинками, сверкавшими, как карнавальные блестки.

Некоторые бусинки двигались. Отростки втягивались в камни.

Головы, понял Кэл, прячутся обратно в панцири.

Черепахи! Вся комната была заполнена ими. Они теснились на полу, взбирались друг другу на спины, образуя блестящие черные волны.

— Дерьмо господне! — прошептал Ландерс.

Под ногой Кэла мягкое тело дохлой черепахи вылезло из раздавленного панциря.

Ландерс поспешил пробраться к окну, раздвигая черепах носками своих щегольских сапожек. Он сорвал толь и попробовал открыть окно. Оно не открывалось, и Ландерс вышиб стекло металлическим торцом своего фонаря.

При дневном свете черепахи представляли собой странное, но не такое зловещее зрелище.

— Ну, хватит с вас? — спросил Ландерс.

Они побывали во всех остальных помещениях дома. В другой комнате на первом этаже они нашли восемнадцать козлов. Животные в намордниках стояли в ряд, их ноги привязаны к тяжелой железной цепи, оба конца которой были прикреплены к привинченным к стене железным кольцам. Их экскременты покрывали истертый линолеумный пол. В углу под кусками мешковины лежа разлагающийся трупик преждевременно родившегося козленка.

На втором этаже была комната, полная клеток с голубями, а еще в одной комнате носились тридцать или сорок кошек, в третьей несколько белых петухов сидели на насестах. Чтобы они не кричали, рассказал Кэлу Ландерс на основании предыдущего опыта, им в глотки заливали слабую кислоту. На чердаке были голуби, обезьяны, поросята, белые мыши, два опоссума и зайчиха.

Они опустились в подвал. В яме, выкопанной в земляном полу, лежали кости и скелеты всевозможных животных, наполовину засыпанные белым порошком. Поскольку условия разведения были столь скверными, объяснил Ландерс, падеж был очень высок. Сдохших: животных сбрасывали в яму, и их трупы засыпали негашеной известью.

В доме не было телефона, так что Ландерс уехал позвонить из автомата и вызвать нужное количество фургонов ОЗЖ. Кэл сидел в одиночестве на ступеньках крыльца, подавленный и обескураженный. Как ловко Оскар сумел представить ему в выигрышном свете обычай жертвоприношения животных; ему почти удалось убедить Кэла, что в этом есть нечто… разумное, что ли. Но, конечно, Оскар никогда не говорил о том, что приходится делать, чтобы иметь необходимое количество животных для жертвоприношений. То, что увидел Кэл, бросало иной свет на хитроумную апологетику Оскара. Можно ли было сравнивать этих животных и тех, которых убивали для удовлетворения иных традиций?

Нет, подумал Кэл, это не рождественские индейки.

Утренний номер «Таймс» по-прежнему лежал на столе рядом с оставшейся от завтрака посудой, когда он привел домой. Неужели только сегодня утром он прочел эту историю. Погружение в необычайный мир Вуду дезориентировало его, исказило восприятие времени. Кэл чувствовал себя так, как будто он мог отсутствовать год, век, пропутешествовать зоны лет через другое измерение, искривление времени, на далекую планету — Планету Черепах! — вернуться обратно и обнаружить, что ничего не изменилось.

Статья в «Таймс» была подписана неким Джорджем Салливаном. Кэл позвонил ему и застал его за рабочим столом в отделе городских новостей. Он рассказал репортеру о своем расследовании и о том, что он слышал от Айры Ландерса о гаванском Конгрессе Вуду в 1940 году. Может ли Салливан добавить к этому какие-нибудь подробности?

— Сожалею, профессор, — ответил репортер. — Я рассказал Айре все, что мне известно. — Помолчав, он добавил с нетерпением в голосе: — Что-нибудь еще? У меня тут статья, которую необходимо срочно сдавать.

— Только еще один вопрос, — сказал Кэл. — Почему вы не написали подробнее, что происходит с Вуду в городе?

— Мы уделили некоторое внимание историям с животными, но нельзя же без конца писать о домах, превращенных в зверинцы.

— Но тут есть и другие интересные аспекты, — сказал Кэл и умолк. Ему хотелось было упомянуть про возможность человеческих жертвоприношений, но он вспомнил, как Мактаггерт предупреждал его о необходимости избегать огласки, не подпускать к полицейскому расследованию журналистов.

Но репортер уже был заинтригован.

— Какие аспекты вы имеете в виду?

— Ну, те сведения, которые вы сообщили Ландерсу, Конгресс в Гаване, на котором были запрещены человеческие жертвоприношения. Это чрезвычайно любопытный материал.

— Я полагаю, что в свое время он действительно был интересным, — сказал Салливан. — Поэтому-то он и наделал тогда много шума. Но это было в 1940 году. Теперь это уже больше не новость.

Кэл секунду помедлил, затем поблагодарил Салливана и повесил трубку.

Он снова взял в руку газету. Что еще должно произойти на свете, прежде чем человеческие жертвоприношения смогут конкурировать с ядерными тревогами и локальными войнами за маленький кусочек места на первой странице?

Дверь открыла экономка Кэт, которая была родом с Ямайки. Она сказала ему, словно пропела мелодию: «Мадам Клей в дальней части мастерской». Кэл направился в глубь мастерской и вошел в чулан.

Кэл забыл, насколько чулан был обширен. В провинциальных музеях хранилища были меньше. Сводчатое помещение было завалено таким огромным количеством вещей — среди них были скульптуры, вазы, тотемические фигуры и даже ее собственное боевое гвинейское каноэ, — что Кэт невозможно было сразу увидеть. Кэл остановился рядом с грудой гончарных изделий, которая загораживала дверь, и крикнул:

— Кэти!

Из дальнего угла раздался голос:

— Я здесь!

Она высунулась из-за ряда картотечных шкафчиков, которые стояли в дальнем углу. Кэл пробрался к ней, пройдя мимо резных предметов из дерева и слоновой кости, ящиков с орудиями труда каменного века, ярких масок.

— Я не понимаю, почему ты не отдашь большую часть всего этого музеям, — сказал он. — За такое культурное пожертвование тебе намного снизят налоги.