Кэтлин Киттредж - Железный шип

Вот только постель эта была не моей. Пятнадцатилетнее молчание отца говорило само за себя: у нас с Конрадом есть одна лишь мать. Мы — дети Нериссы, и больше ничьи.

Стрелки вновь показали полночь, и глухое «бом-м» во второй раз отдалось у меня под черепом. Звук словно шел сквозь вату, как будто механизм боя был чем-то забит.

Мгновение я колебалась, не в силах противостоять зловещей ауре часов, наполнявшей комнату. Наконец, сказав себе, что это просто глупо, я решительно потянула переднюю створку корпуса, и она раскрылась, оставив у меня на пальцах отшелушивающийся лак. От прикосновения на меня вновь накатила дурнота, но я упорно всматривалась в хитросплетение крутящихся шестеренок и раскачивающихся грузиков, пока не увидела обрывок пергамента, просунутый между бойком и колокольчиком из черного стекла. Тот, кто вывел часы из строя, оставил записку.

Мои маленькие руки, не дававшие покоя преподавателю технологии машиностроения профессору Дуббинсу, сейчас оказались как нельзя кстати: ладонь легко проникла в узкий зазор. Ухватив клочок, я потянула его к себе, но по неосторожности все же угодила подушечкой большого пальца между шестеренками. На коже выступила здоровенная капля крови.

Зашипев от боли, я сунула палец в рот, но кровь все шла — ранка оказалась глубже, чем я думала. Пока я разглядывала ее, уголок пергамента пропитался красным. Я выпустила его из рук, обмотала палец полой своей и без того разодранной и испачканной блузки и затянула потуже, чтобы остановить кровотечение.

Часы застрекотали быстрее, стрелки вертелись так, что сливались в размытый круг. Пронзавшее до костей, отдававшееся вибрацией в черепе тиканье все усиливалось. Я потерла лоб. Сомнений не оставалось — яд шоггота все еще не вышел полностью. Не стоило мне покидать постель. Это именно яд, убеждала я себя, а не то, другое, жившее у меня в крови с самого начала.

Я подобрала обрывок пергамента, упавший на пол, и отошла к противоположной стене библиотеки в надежде, что на расстоянии пагубное для моего рассудка воздействие часов уменьшится. Встав у самых дверей, я развернула записку и поднесла ее к лампе. Не знаю, что я ожидала увидеть, — может, шифрованное послание от лазутчика Багровой Гвардии, может, текст предписания прокторов. Может, любовное письмо матери.

Вместо этого — у меня перехватило горло — я распознала почерк Конрада.

АОЙФЕ

Снова призрачные чернила. Снова секреты, предназначенные только для моих глаз. Записку оставил Конрад. Значит, он в самом деле добрался до Аркхема. И возможно, до сих пор жив. Возможно, он — это все еще он.

Трясущимися руками я поднесла пергамент к пламени лампы, и он затрепетал на свету, словно крылья бабочки, съеживаясь и растрескиваясь. Пальцы жгло — этот клочок был куда меньше последнего послания от брата, — но я терпела.

Буквы вспыхнули, изгибаясь, извиваясь, и в клубах дыма явили свой секрет.

«Почини»

— Что починить? — в недоумении спросила я у едко пахнущего облака. — Что починить, Конрад?

Жар предупреждающе вонзил острые когти в мои пальцы, и я едва успела отбросить пергамент. Мгновенно объятый пламенем, он с тихим щелчком рассыпался в желтый прах — выгорели пропитавшие его химикаты. Я поскорее затоптала огонь, но в ковре все равно осталась прожженная дыра. Ну вот, просто кошмар. Если отец вернется в Грейстоун, он с меня шкуру спустит.

В холле скрипнула половица, и я замерла. На первом курсе нам показывали историческую светоленту о феодальной Японии, и там у императоров древности были необычайные дворцы с остроконечными крышами и в этих дворцах — «соловьиный пол». Его дерево пело под ногами, обнаруживая присутствие врага и не давая убийцам подкрасться незамеченными.

Сердце у меня окаменело, а в руке так не хватало сейчас выкидного ножа Дина. Длинная бесплотная тень скользнула в проем дверей библиотеки, и вслед за ней послышалось эхо длинных бесплотных шагов. Задув лампу, я попятилась, вжимаясь в книги, чувствуя прогибающиеся под спиной мягкие корешки.

Появившаяся в проеме долговязая фигура, широко шагая, запнулась за край ковра и протянула вперед бледную руку с бледными, извивающимися, как черви, пальцами. Ощупывая книги, рука приближалась ко мне. Укус шоггота запульсировал в такт с биением моего сердца. Я попыталась увернуться, но не успела — пальцы скользнули по моей ладони, оставляя холодные дорожки следов.

Ужас подстегнул меня, и я ударила — как учил Конрад, большой палец поджат под кулак, движение руки продолжает плечо. Костяшки пальцев мазнули по чьей-то челюсти, и мы оба — я и долговязая фигура — заорали в унисон.

— Кэл?! — Сердце у меня неслось быстрее рейсовки.

— Глаза Древних!

Задребезжал какой-то невидимый в темноте механизм, и слабый, дрожащий голубоватый свет озарил пространство между нами. В руках у Кэла была пузатая эфирная лампа с ручным приводом и потемневшим от времени стеклом.

— Извини… — Я хотела дотронуться до вспухающего желвака, но Кэл отдернул голову. — Я приняла тебя за…

— Кто еще, кроме меня, мог тут быть?

Кэл попытался снова подкачать лампу, но это мало что дало. Эфирное пламя внутри шара с годами выцвело почти до прозрачности.

— Я решила, что ты… — «Ожившая тьма, холодное порождение изначального очага некровируса, выползшее из-под земли в поисках жертвы». — Даже не знаю кто, — закончила я, отводя взгляд и увлеченно рассматривая свои ладони.

Кэл поднял пальцем мой подбородок. Наши глаза встретились.

— У тебя галлюцинации, Аойфе? Мы можем вернуться домой прямо сейчас. Все объясним властям, побудешь в карантине. Ты ведь девушка, не отправят же они тебя в Катакомбы. Скорее всего не отправят, — поправился он. — Как-никак, ты сбежала.

— Я всего лишь увидела что-то в темноте, и мне совсем не хотелось во второй раз за день быть переваренной скользкой, отвратительной вирусотварью! — Ободранные костяшки на моей левой руке наливались багрянцем. Вечно Кэл предполагает худшее. Ему и в голову не пришло, что иногда девушка может просто сорваться.

— Мы еще можем вернуться, слышишь? — повторил Кэл, взяв меня за руку и доставая из кармана носовой платок. Он обернул ладонь один раз, второй. Кровь проступила на белоснежной ткани красными пятнышками, и он уставился на них, сглотнув. — Придется полгода пробыть в карантине, но ведь всегда есть шанс, что потом тебя отпустят, если ты не… ну ты понимаешь.

Я выдернула у него руку. Платок полетел на пол, и Кэл едва успел его подхватить.

— Ты ведь считаешь, что я схожу с ума, так чего же ты еще здесь? Беги домой, лижи пятки директору Академии. Уверена, он будет счастлив принять тебя обратно. — Мало мне собственных непрестанных мыслей о том, что безумие приближается, еще и от лучшего друга такое выслушивать.