Говард Лавкрафт - Некрономикон

На седьмой день на горизонте возник дымный наволок и потом высокие черные башни Дилат-Леена, в основном возведенного из базальта. Издалека Дилат-Леен с его узкими угловатыми башнями выглядит как кусок Дороги Великанов, и его улицы сумрачны и неприветливы. В нем множество мрачных портовых таверн у бессчетных причалов, и весь город заполонен мореходцами-чужаками изо всех стран земли, и, летает молва, не только с земли. Картер порасспросил одетых в причудливые хламиды жителей о горной вершине Нгранек на острове Ориаб и обнаружил, что им о ней хорошо известно. С того острова, из Бахарны, заходят корабли, и один отправится в обратное плавание как раз через месяц, Нгранек же от этого порта всего в двух днях езды на верховой зебре. Но мало кто видел каменное лицеочертание бога, ибо оно на том неудобовосходимом склоне Нгранека, что смотрит лишь на голые отвесные скалы и долину зловещей лавы. Однажды боги прогневались на людей на той стороне и сказали об этом Иным Богам.

Нелегко было все это разузнать у торговцев и моряков в приморских тавернах Дилат-Леена, поскольку те предпочитали, понизив голос, толковать о черных галерах. Одна из них с грузом карбункулов ожидалась на неделе с тех неведомых берегов, и городской люд жил в страхе увидеть ее у причала. Слишком широки были рты у тех, кто сходил с ее палубы по торговым делам, и особенным дурновкусием отдавали тюрбаны, намотанные в два бугра надо лбом. И обувь их была самой корносой и самой странной на вид из всего, что встречается в Шести Королевствах. Но незримые гребцы были хуже всего: слишком резко, и ровно, и мощно поднимались и опускались три ряда весел, и это смущало, и было неладно, что корабль неделями стоит у причала, и торговцы ведут дела, а команда не покажется даже мельком. И по отношению к хозяевам таверн и к зеленщикам с мясниками это нечестно, ибо никогда ни крошки снеди не отправлялось на борт. Купцы брали лишь золото да упитанных черных рабов из Парга с того берега реки Скай. Только это они и брали всегда, те негоцианты гадкого облика со своими незримыми гребцами, и никогда ничего от зеленщиков с мясниками, но лишь золото да чернокожих толстяков из Парга, которых они покупали на вес. А дух с тех галер, доносимый южным ветром из гавани, — лучше его не описывать. Лишь постоянно окутываясь клубами крепчайшего табачного зелья, могли его выносить самые стойкие из завсегдатаев древних приморских таверн. Дилат-Леен не потерпел бы черных галер, если бы такие карбункулы добывались где-то еще, но ни в одних копях в земном дремном краю не сыскать ничего подобного.

Об этом-то и толковал со всего света собравшийся люд в Дилат-Леене, пока Картер терпеливо дожидался корабля из Бахарны, который мог бы доставить его на остров, где высятся склоны Нгранека с выбитым изваянием, выспренние и бесплодные. Картер не преминул между тем проведать все излюбленные пристанища дальних странственников, думая, не услышит ли там рассказов о Кадате в холодном пустолюдии или о чудном городе с мраморными стенами и серебряными фонтанами, что виден с высоких террас на закате. Однако об этих вещах он не узнал ничего, хотя раз ему показалось, что некий раскосый старик купец напустил на себя необычайно знающий вид, когда разговор коснулся холодного пустолюдия. Об этом человеке носилась молва, что он ведет торговлю с ужасными каменными деревнями в ледяной пустыне на плато Ленг, куда не заглядывают добрые люди и чьи злые огоньки видны далеко в ночи. Ходили даже слухи, будто он водит дела с тем иерархом, о котором лучше не распространяться, кто скрывает лицо под маской желтого шелка, в совершенном одиночестве обитая в доисторическом каменном монастыре. Можно было не сомневаться, что подобная личность вполне способна на сомнительные сделки с теми, кто, надо думать, обитает в холодной пустыне, но очень скоро Картер обнаружил, что расспрашивать его бесполезно.

И вот наконец черная галера проскользнула в гавань мимо базальтового мола и высокого маяка, молчаливая и нездешняя, вся в странных миазмах, которыми южный ветер пахнул на город. Смятение всколыхнуло все припортовые таверны, и некоторое время спустя чернявые, с распяленными ртами купцы в намотанных двумя буграми тюрбанах, постукивая корносыми башмаками, воровато сошли на берег, направляясь в золотые ряды. Картер пристально наблюдал за ними, и чем дольше смотрел, тем больше проникался к ним неприязнью. Потом он увидел, как они загоняют по сходням на ту особенную галеру упитанных чернокожих из Парга, потеющих и пыхтящих, и задал себе вопрос, в какой же стране Земли — да и Земли ли? — обречены эти плачевные толстяки на служение.

И на третий вечер стоянки один из этих негоциантов, от которых с души воротит, заговорил с ним, гнусно склабясь и околичностями давая понять, что наслышан об исканиях Картера. Он имел вид того, кто располагает знаниями слишком секретными, чтобы говорить об этом на людях; и хотя звук его голоса был гадок невыносимо, Картеру показалось, что знаниями путешественника из такой дальней дали пренебрегать нельзя. Он пригласил купца составить ему компанию наверху за закрытыми дверями и извлек остававшееся лунное вино зугов, чтобы у того развязался язык. Купец-чужанин пил как губка, но все так же склабился, не меняясь в лице от количества возлияний. Потом он выставил удивительную бутылку своего собственного вина, и Картер увидел, что эта бутыль — целый полый рубин, прихотливо покрытый резными фигурами, слишком фантастическими, чтобы ум мог о них рассуждать. Картер лишь пригубил глоток, как его обуяло головокружением космического пространства и обдало жаром немыслимых джунглей. Гость тем временем улыбался все шире и шире, и последнее, что увидел Картер, проваливаясь в черноту, была гнусная темная образина, корчившаяся от злобного смеха, а там, где в трясучке припадочного веселья распустился один из накрученных надо лбом бугров оранжевого тюрбана, нечто такое, что отказывается выговорить язык…

Сознание возвратилось к Картеру в гуще ужаснейшего смрада на палубе корабля, мимо же с неестественной скоростью проплывали чудные берега Южного моря. На него не наложили цепей, но трое темнолицых купцов язвительно улыбались поблизости, и вид тех шишек у них на тюрбанах вызвал у него почти такую же дурноту, как и смрад, сочившийся из-под крышек зловещих люков. Мимо на его глазах проплывали осиянные земли и города, о которых в былые дни часто повествовал сопутник его на стезях сновидений, хранитель маяка в древнем Кингспорте; и он узнавал уступчатые святилища Зака, обиталище позабытых грез; шпили злославного Талариона, того демонского города тысяч чудес, где царствует кумир Лати; кладбищенские сады Зуры, края непостигнутых наслаждений; и сходящуюся в выси сверкающей аркой двойную хрустальную оконечность Сона-Найл, охраняющей гавань этой блаженной земли фантазии.