Эрик Хелм - Уцелевший

— А... Хорошо. Поступайте, как знаете.

— Будешь ты повиноваться беспрекословно и мгновенно? Каждому, буквально каждому слову?

— Буду, не беспокойтесь.

— Вот и славно. Первый приказ: кидайся наутек по первому знаку. Моих навыков и способностей достанет лишь на краткое время, если, Боже упаси, доведется повстречать... — Герцог умолк.

— Полезайте, ваша светлость.

Де Ришло вздохнул, вскарабкался на плечи Рекса и не без усилия подтянулся. В свою очередь, Рекс отступил на десяток ярдов, разбежался и прыгнул. Секунду спустя он уже восседал верхом на стене, рядом с де Ришло.

Оба замерли, всматриваясь в непроницаемо темный сад, а потом по очереди спрыгнули на примыкавшую к ограде цветочную клумбу.

— Сразу подыскиваем дорогу для возможного бегства, — прошептал герцог. — В последнее мгновение будет уже поздно.

— Как насчет вот этого деревца? — спросил Рекс, похлопав по шершавой коре столетнего вяза.

Де Ришло молча кивнул. Беглый взгляд убедил герцога: ветви растут достаточно низко от земли, можно без особого труда вскарабкаться, и в два приема очутиться на гребне стены. Быстро и проворно де Ришло пересек маленькую открытую лужайку и скрылся в кустах, окаймлявших стены безмолвного здания. Рекс тенью метнулся вослед.

Из нового укрытия ван Рин исследовал взглядом боковые окна. Нигде, ни в едином месте света не замечалось. Герцог двинулся вперед, покуда заросли не кончились у заднего двора, куда, по-видимому, выходили все службы.

— Осторожнее, — зашипел ван Рин, дергая де Ришло за рукав. — Как бы на собаку не нарваться.

— Не нарвемся, — почти беззвучно сказал герцог. — Собаки — простые, дружелюбные, чрезвычайно восприимчивые существа. Эфирные колебания, вибрации, возникающие там, где занимаются, либо занимались черной магией, доводят любого пса до исступления, заставляют выть и опрометью мчаться прочь.

Легкими, быстрыми, неслышными шагами де Ришло пересек задний двор и добрался до стены дома.

И здесь каждое окно зияло тьмою. Недобрая, необычная тишина царила над жилищем Саймона Аарона.

— Ох и не по душе мне все это, — сказал герцог. — Саймон едва ли четверть часа как успел вернуться — и видишь сам. Правда, остальные тоже исчезли — кажется. Рискнем, нарваться на засаду маловероятно.

Де Ришло протянул руку в направлении узкого, высокого оконного проема на первом этаже:

— Здесь, полагаю, уборная. Большинство людей постоянно забывают брать окна уборных на задвижку. Попытаем удачи.

Рекс неслышно ступил ему вослед по мягкой траве, склонился, обхватил герцогские колени и рывком поднял старшего друга до уровня переплета.

Скрипнула деревянная рама, верхняя половина окна распахнулась, голова и плечи де Ришло исчезли внутри.

Одно мгновение ван Рин следил за дергающимися ногами, потом ноги исчезли и раздался приглушенный удар, сопровожденный негромкой руганью.

— Ушиблись? — тихонько спросил Рекс, увидав как лицо герцога — бледное пятно за мутным стеклом — возникло в темноте.

— Не очень... Хотя в моем возрасте подобные трюки особого удовольствия не приносят. Внутренняя дверь, слава Тебе, Господи, отперта.

Через минуту ван Рин тоже очутился внутри. Герцог занимался чем-то весьма странным. Прислонившись к стене, де Ришло расшнуровывал ботинки.

— Туфли долой! велел он Рексу. — И носки тоже.

— Туфли — понимаю, хотя израним себе все ноги, если потребуется бежать через темный сад, но зачем же носки?

— Не спорь, — резко зашипел де Ришло. — Скидывай, мы попусту теряем время.

— Снял, — объявил Рекс. — Дальше-то что?

— Натягивай туфли на босу ногу, а носки — поверх. Ступать будешь бесшумно, а бегать сможешь как борзой пес.

Герцог выпрямился:

— Теперь ни звука. Думаю, все прочие действительно скрылись и, ежели Моката не устроил засаду собственной персоной, Саймона удастся вызволить. Но, коли столкнемся с черным слугой... Бога ради, помни, Рекс, не гляди ему в глаза! Это боксерская привычка, знаю, но не смей!

С бесконечными предосторожностями герцог приотворил дверь и высунулся в темный холл. Слабое лунное сияние, сочившееся сквозь верхние окна, озаряло двойные, оставленные распахнутыми двери, уводившие в салон. С минуту де Ришло напряженно вслушивался, потом выскользнул из уборной окончательно и отступил, позволяя выйти Рексу. Ван Рин тихонько закрыл туалетную комнату.

Приглушенные носками шаги были почти неслышимы. Две осторожных тени крались по добротному, ни разу не скрипнувшему паркету. Пройдя в салон, де Ришло осторожно отвел оконную занавеску. Стали различимы очертания старинной позолоченной мебели, разбросанные по столам тарелки, блюдца, бокалы.

Рекс поднял фужер, на две трети полный выдохшимся шампанским, и молча показал герцогу.

Гости явно бежали в большой спешке.

Де Ришло кивнул. Ирландский бард, альбинос, однорукий азиат, заячья губа и все прочие члены дьявольского кружка, видимо, до полусмерти перепугались, когда Саймона силой увели прямо у них из-под носа, и ринулись вон, махнув рукой на несостоявшиеся ночные занятия. Герцог осторожно отпустил занавеску и оба друга вернулись в холл.

Туда выходило еще несколько дверей, располагавшихся по обе стороны. Де Ришло медленно повернул бронзовую ручку и надавил. Перед пришельцами открылась маленькая библиотека, в дальней стене которой два узких окна глядели в сад, пропуская сквозь стекла бледный блеск предрассветных звезд. Покинув Рекса у порога, де Ришло на цыпочках пресек библиотеку, откинул засовы обеих рам, раздвинул створки, а потом, уже гораздо смелее, раскрыл их нараспашку. Отсюда было хорошо видно вяз, предназначенный для возможного отступления. Герцог обернулся и внезапно вздрогнул.

Рекс исчез.

— Рекс! — отчаянно прошипел де Ришло, объятый внезапным безымянным ужасом. — Рекс!

Ответа не было.

* * *

В отличие от венценосца Вильгельма и барона де Монсеррата, испанец Родриго не испытывал ревности ни разу в жизни.

Подобное отношение к женщине могло бы показаться почти противоестественным — однако никакой патологии в здоровой, жизнерадостной натуре испанца не наблюдалось отродясь. Просто Родриго де Монтагут-и-Ороско твердо знал, для чего и сколь долго потребуется ему восхитительный, сладостный комок женской плоти, со всеми подобающими и присущими изгибами и округлостями.

Сладострастием Родриго был наделен сверх всякой, обычному человеку отпущенной меры, любовную силу за собою ведал неимоверную, а потому и не мучился извечным вопросом, породившим на белый свет столько романтических коллизий: лучше я, или хуже соперника (предшественника, будущего кавалера). Испанец пребывал в твердой — и обоснованной — уверенности, что превзойти его по сей части не способен никто.