Эрик Хелм - Уцелевший

Зрачки Мари-Лу непроизвольно расширились, Волосы начали подыматься дыбом. Ричард чувствовал то же самое, но изо всех сил сдерживался, пытаясь поддержать жену, терявшую остатки самообладания.

Из темноты возникала длинная звериная морда.

* * *

Две багровых точки вспыхнули выше уровня глаз Мари-Лу. Они расширялись, пылали все ярче, освещали страшную голову твари светом, отдаленно напоминавшем о фотолаборатории. Не подогнись у Мари-Лу колени, женщина опрометью метнулась бы прочь, выскочила за хранящие пределы пентаграммы и погубила всех.

За головой обозначалось огромное туловище, а внизу тьма постепенно сгустилась в длинные могучие ноги.

— Лошадь! — охнул Ричард. — Лошадь без всадника!

— Да, это кошмарный ночной скакун [49] Непереводимая игра слов. Английское nightmare (кошмар) буквально значит «ночная кобыла». Языковеды, впрочем, склонны относить это истолкование к ложной этимологии. , — выдавил герцог, пытаясь подавить собственную дрожь.

Огромный черный жеребец воздвигся в библиотеке, и сразу же комната показалась троим людям гораздо меньше прежнего. Де Ришло понял, что явилось перед ними.

Разъяренный первыми тремя неудачами сатанист призвал на помощь настоящего монстра.

Жеребец нес на себе алое, точно раскаленное, седло. Невидимые ноги стискивали его бока, незримые шпоры жалили атласную вороную шкуру. Чьи-то руки дергали за поводья. Ни единый смертный, узревший этого всадника, припомнил де Ришло, не смог поведать, каков истинный облик чудовища. Но стоявшим в пентаграмме наездник не властен был показаться...

Если только не прорвется силой...

По лицу герцога ручьями струился холодный пот. Ричард изо всех сил старался устоять на ногах, однако чувствовал неодолимый, цепенящий ужас, от которого мышцы делались немощными и отказывались повиноваться.

Мясистые ноздри жеребца раздулись. Он яростно фыркнул, изрыгнув две пламенных струи, перемешанных с густым черным дымом, и ударил копытом. Герцог непрерывно, без устали читал молитвы, прося у сил Добра и Света помощи и обороны от угрожавшего чудовищного нападения.

Жеребец заржал, мотнул головой, поднялся на дыбы и отступил к стеллажам, направляемый незримыми руками. Громадные копыта лязгали о паркет, оставляя на нем глубокие выбоины и царапины. Доски пола стонали и хрустели под тяжестью преисподних пришельцев.

Шпоры вонзились в брюхо страшного скакуна.

Жеребец рванулся в атаку.

* * *

Первым непроизвольным побуждением Ричарда было заслонить жену. Вместо того, чтобы шарахнуться назад, Итон метнулся навстречу нападавшей твари, непроизвольно выхватывая и спуская с предохранителя пистолет.

Выстрел прозвучал в полупустой комнате подобно взрыву гранаты. Второй, третий, четвертый... Огонь вспыхивал короткими желтоватыми языками, в провонявшемся воздухе запахло пироксилином. Пятый, шестой, седьмой...

И герцог, невзирая на возраст, сохранивший отличное зрение, умудрился разглядеть пару тисненых золотом названий на книжных корешках, лишь за мгновение до того скрытых исполинской тушей коня.

Восьмой...

Когда выстрелы смолкли, тишина показалась невыносимой.

Ричард немедленно вспомнил о слугах.

— Вот теперь готовьтесь, — произнес он оспишим голосом. — И Малэн, и все прочие примчатся как ошпаренные.

Втайне он надеялся, что так и будет. Прибегут всполошившиеся лакеи, высадят запертую дверь и положат конец этому средневековому безумию, в достоверность которого приходилось верить. Однако не хотелось. Мозг наотрез не желал мириться с невообразимым.

Бежали минуты, но Итон тщетно дожидался голосов, шарканья шлепанцев, стука. Влажными руками он вынул обойму и убедился в очевидном.

Патроны кончились.

А запасных Ричард, разумеется, не захватил.

Сколько простояли они втроем, объятые смятением, окаменевшие от пережитого ужаса, не мог припомнить ни единый.

Наконец, Мари-Лу расплакалась навзрыд. Ричард обнял ее за плечи, попытался успокоить. Напрасный труд — с женщиной начиналась настоящая истерика. Мари-Лу икала, вздрагивала, захлебывалась.

Герцог отрешенно смотрел в темноту, где опять разгорались две багровые точки и снова совершалась чудовищная материализация.

Де Ришло едва не опрокинулся, ибо женщина внезапно лишилась чувств и повалилась прямо на него. Удерживать Мари-Лу было поздно.

Жеребец уже возносил близ пентаграммы громадные копыта. Он дико ржал, бил подковами по полу, рвался вперед — и не мог прорваться, отбрасываемый неосязаемой преградой.

Ричард, не обращая дальнейшего внимания на страшилище, склонился помочь жене и впопыхах опрокинул одну чашу со святой водой, стоявшую рядом.

Герцог вскрикнул в полном отчаянии.

Дикий победоносный рев затопил библиотеку; слизнеобразная тварь из Внешнего Круга возникла вновь, трепеща от предвкушения поживы. Гнусный мешок буквально вибрировал. Вороной жеребец проворно и безудержно метнулся к людям, опрокидывая и разметывая свечи, топча корни мандрагоры, готовясь размозжить все четыре головы четырьмя ударами копыт.

Поняв, что это конец, де Ришло выкрикнул единственное слово.

Слово, могущее быть произнесенным лишь при последней мыслимой опасности, когда не только телу, но и самой душе грозит неминуемая погибель.

Световая лента свилась вокруг конской туши, словно откуда-то метнулся и хлестнул неотразимый пылающий бич. Преисподний слизень коротко и пронзительно квакнул, чавкнул, исчез. Жеребец пронзительно заржал, попятился, растаял в воздухе.

Загадочные, непостижимые, существующие вне времени силы Света вняли призыву де Ришло.

Снова ниспала бесконечная тишь.

Герцог слышал, как часто и болезненно колотится сердце Ричарда.

— Приготовься! — только и успел выкрикнуть он, зная, что должно произойти.

Произнесенное слово неминуемо выносило души прочь из земных оболочек, в пятый астральный слой.

Воззвать к самой сущности света возможно лишь будучи в совершенно безвыходной беде. И, рассеивая тьму, высшее начало притягивает маленькие световые источники, увлекая воззвавших в такие сферы, о которых человек не может и помыслить.

На мгновение показалось, будто всех четверых вырвало из библиотеки, швырнуло ввысь, и они глядят из поднебесья на крошечную комнату, на пентаграмму, на собственные простертые в ней тела. Кардиналз-Фолли превратился в пылинку, затерянную среди бескрайних пространств, потом исчез. Время перестало существовать.

* * *

Тысячу тысяч лет парили они среди бескрайнего, неизмеримого пространства, не чувствуя и не слыша ничего — словно плыли на бесконечных глубинах в неведомом, непознанном океане.

Целые эпохи миновали, казалось, пока внизу опять замаячила крыша знакомого дома, возникла библиотека, пентаграмма, четыре недвижно лежащих человеческих фигуры.