Юкито Аяцудзи - Another. Часть 1. Что?.. Почему?..

Не в силах этого вытерпеть, я зажмурил глаза.

Может, рассказать им прямо сейчас, что было на большой перемене? Если подумать – у меня просто нет причин колебаться… и все же.

Я им не рассказал. Нет – не смог рассказать. Думаю, это потому, что в глубине души я чувствовал что-то вроде вины и никак не мог избавиться от этого чувства.

– Ааа, аа, – неожиданно произнес своим старческим голосом дедушка, до сих пор сидевший тихо. Он прижал руки к бесцветной, морщинистой коже лба. – Когда человек умирает, всегда проходят похороны. Я не хочу… не хочу больше ходить на похороны.

Может, завтра плохой день, может, еще что, но отпевание назначили на послезавтра, а похороны, соответственно, на послепослезавтра [19] По японским похоронным обычаям похороны или кремация происходят на следующий день после отпевания, а в ночь между ними близкие родственники покойного бодрствуют у его гроба. «Плохой день» – день, когда все дела заканчиваются неудачей, а похороны влекут за собой новую смерть; считается, что такой день бывает раз в месяц. , на субботу. Суббота? А, да… 6 июня.

«Кстати, ты смотрел "Омен"?»

Я отчетливо вспомнил разговор с Мидзуно-сан в ресторанчике. Это было всего лишь вчера.

«Нам обоим следует быть осторожнее. Особенно надо остерегаться несчастных случаев, которые обычно не происходят».

А теперь она мертва.

Послезавтра отпевание, на следующий день похороны. Все это казалось таким нереальным. Сейчас я испытывал лишь потрясение. Эмоции – печаль и другие – до меня пока что не добрались.

– …Не хочу больше ходить на похороны.

Я услышал, как дедушка медленно повторил ту же фразу, и слово «похороны» оставило что-то вроде грязного пятна в моем сердце. Тут же вокруг этого места начала медленно вращаться черная воронка, и наконец – как бы это выразить словами? – меня окружило странное низкое гудение.

Я снова зажмурился. И что-то в моем сознании застыло.

2

На следующий день, 4 июня, гнетущая атмосфера заполнила кабинет класса 3-3 с самого начала.

Такеру, младший брат Мидзуно-сан, не пришел. К концу второго урока по классу уже разошелся слух, что он отсутствует из-за внезапной смерти старшей сестры. А в самом начале третьего урока (это был японский язык) Кубодера-сэнсэй в открытую сказал, что это правда .

– Вчера со старшей сестрой Мидзуно-куна произошел несчастный случай…

Внезапно кабинет охватила странная, удушливая тишина. Как будто воздух затвердел и дыхание всех до единого учеников разом остановилось…

И, что хуже всего, ровно в этот момент в класс вошла Мей Мисаки.

Даже не подумав извиниться за опоздание, не выказывая ни намека на стыд, она молча направилась к своему месту. Я провожал ее глазами, и в груди у меня ворочалось беспокойство. Потом я переключил внимание на реакцию остального класса.

Ни одна голова не повернулась к Мей. Все взгляды были жестко, почти неестественно устремлены вперед. И Кубодера-сэнсэй – он тоже не взглянул на Мей, не обратился к ней. Как будто…

Да – как будто просто не было в классе ученицы по имени Мей Мисаки. Как будто она не существовала.

Когда урок японского закончился, я быстро встал и подошел к Мей.

– На минуту, – бросил я и, взяв ее за руку, потащил в коридор. Не обращая внимания, слушает нас кто-нибудь или нет, я спросил: – Ты слышала, что произошло с Мидзуно-сан?

– Что? – Мей склонила голову набок; явно до сих пор она ничего не знала. Глаз, не скрытый под повязкой, недоумевающе заморгал.

– Она умерла. Старшая сестра Мидзуно-куна вчера умерла.

Мне показалось, что от изумления цвет на миг вернулся к ее лицу. Но тут же исчез обратно.

– …Понятно, – в голосе ее не было ни тени эмоций. – Она болела? Или это был несчастный случай, или что-нибудь еще?

– Сказали, что несчастный случай.

– …А.

Возле двери кабинета собралась кучка одноклассников. Там были парни и девчонки, которых я знал по именам, но с которыми до сих пор толком не общался. Накао, Маэдзима, Акадзава, Огура, Сугиура… там и Тэсигавара тоже был. Со вчерашней большой перемены он мне не сказал ни слова.

Я знал, что они все украдкой поглядывают на нас. Словно наблюдая со стороны, как разворачиваются события.

Неужели?.. Вот сейчас эту мысль уже надо рассмотреть всерьез.

Неужели они все видят только меня?

И –

Когда начался следующий урок, Мей в классе не было. Естественно, все это проигнорировали.

Как только настало время большой перемены, я подошел к парте Мей, последней в ряду у окон, и осмотрел ее.

Деревянная парта, отличающаяся по виду от остальных. И стул от этой парты – такой же. Как будто ими пользовались десятки лет. Невероятно старые парта и стул.

Почему так, спросил я себя. Почему только лишь парта Мей такая?

Решив не обращать внимания на взгляды одноклассников, я сел на ее место. Поверхность парты была вся исцарапанная и неровная. Сильно сомневаюсь, что здесь можно нормально писать, скажем, на экзамене, если только не подложить что-нибудь под лист.

Помимо царапин, парта была еще и исписана.

Большинство надписей были старыми – чертовски старыми, – как и сама парта. Часть была сделана карандашом, часть ручкой. Часть вырезана – возможно, иглой циркуля. Некоторые надписи уже почти исчезли, другие оставались с трудом, но различимы. И среди них –

Мой взгляд прилип к словам, написанным, судя по всему, совсем недавно.

Они были у правого края парты, написанные синей ручкой. Определить их автора по почерку было совершенно нереально, но, едва их увидев, я тут же понял, что это Мей.

«Кто мертвый?»

Вот что там было.

3

– …Интересно, как Миками-сэнсэй себя чувствует? – задал риторический вопрос Юя Мотидзуки, сидящий рядом со мной за рабочим столом. – Неужели ей так плохо? Вчера она выглядела совсем никакой…

По расписанию пятым уроком было рисование с Миками-сэнсэй, но ее самой в кабинете на первом этаже нулевого корпуса пока не было.

Когда прозвенел звонок, в класс вошел другой учитель.

– Миками-сэнсэй сегодня не придет.

Потом он будничным тоном сообщил, что сейчас у нас будет самостоятельное занятие, и предложил каждому нарисовать карандашом собственную кисть руки. Задание было совершенно неинтересным, и, как только учитель вышел, со всех сторон донеслись апатичные вздохи. Вполне естественная реакция.

Я открыл альбом, после чего – в конце концов, какая разница? – положил левую руку на стол и принялся разглядывать. Но, откровенно говоря, моя мотивация была практически на нуле. Знал бы заранее – прихватил бы книжку. Хотя читать Кинга, Кунца или Лавкрафта я тоже был не в настроении.

Кинув взгляд на Мотидзуки, фаната Мунка, я обнаружил, что он совершенно не собирается рисовать руку. Но альбом был открыт не на чистом листе – Мотидзуки работал карандашом над полузавершенным рисунком. Потихоньку приглядевшись, я увидел, что он рисовал женщину, похожую на Миками-сэнсэй.