Юкито Аяцудзи - Another. Часть 2. Как?.. Кто?..

– Прости, Коити-кун. Прости, – медленно покачала головой Рейко-сан. – Ничем тебе не могу помочь…

Мое воображение само наложило мамино лицо, которое я видел в альбоме, на посеревшее лицо Рейко-сан. Изо всех сил пытаясь успокоить жар, поднявшийся в сердце, я сказал:

– Я хочу спросить, что было пятнадцать лет назад. Когда мама меня родила, а потом здесь умерла… Это ведь была одна из «катастроф» того года?

Ни соглашаясь, ни возражая, Рейко-сан повторила:

– Прости, Коити-кун.

Я раньше уже как-то пытался поговорить с Рейко-сан о событиях пятнадцатилетней давности. Тогда-то я и узнал, что она, как и мама до нее, училась в классе три-три.

«У вас там говорили про "проклятие класса три-три" или что-нибудь вроде того?»

Рейко-сан тогда отмахнулась от моего вопроса: «Это было пятнадцать лет назад. Я все забыла».

Придуривалась она? Или же ее воспоминания о том времени действительно затуманились? В обычной ситуации я бы сказал, что первое, но сейчас понимал, что и второе вряд ли можно сбрасывать со счетов. Как объяснил Тибики-сан, память людей нельзя назвать хорошей, когда дело касается этого «феномена». Да еще и у разных людей это проявляется с разной силой.

– Ну так что, Рейко-сан? – я тем не менее продолжил наседать. – Как ты думаешь, что там было?

– …Не знаю.

– Ну же, Коити-тян. Почему ты вдруг про это вспомнил? – спросила бабушка. До сих пор она слушала, молча убирая со стола, но теперь остановилась, и ее глаза расширились.

Бабушка, скорей всего, ничего не знает – так мне подумалось. И даже в том маловероятном случае, если кто-то когда-то ей рассказывал, ее воспоминания наверняка со временем потускнели…

– Бедненькая…

Внезапно свое долгое молчание нарушил дедушка. Его худые плечи задрожали, голос застрял в горле, будто дедушка боролся со слезами.

– Бедненькая Рицко. Бедненькая… Рицко… и Рейко…

– Хватит уже, дед.

Бабушка поспешила к нему и принялась поглаживать по спине, успокаивая, как ребенка, устроившего истерику.

– Нельзя так думать. Ну воот, воот. А теперь пойди-ка вон туда и отдохни.

В моем воображении на голос бабушки наложились пронзительные вопли майны Рей-тян: «Бодрее… давай бодрее!»

Бабушка взяла дедушку за руку и помогла встать. Они медленно вышли из комнаты, и тут –

– …Насчет того года, – наконец ответила Рейко-сан. – Я на самом деле не знаю, что именно было с Рицко. Но… не знаю, но, по-моему, тогда это остановилось на середине .

– Остановилось? – изумленно переспросил я. – В смысле, «катастрофы» в том году?

– Да…

Она слабо кивнула и снова постучала себя по голове.

«Катастрофы», раз начавшись, почти никогда не прекращались на полпути. Когда Тибики-сан это сказал, у меня родился вопрос. Если слова «почти никогда» означают «нельзя утверждать, что такого совсем не бывало», значит, должен быть «случай, когда они прекратились на полпути». То есть –

Неужели этот редчайший случай пришелся как раз на тот год, когда Рейко-сан была в третьем классе? Пятнадцать лет назад?

– Почему? – я был не в силах сдержать возбуждение, слова посыпались сами собой. – Рейко-сан, почему «катастрофы» в тот год прекратились?

Но она ответила уклончиво:

– Бесполезно… всё как в тумане. Ничего не помню.

Еще несколько раз она постучала себя по темени, потом вяло покачала головой.

– О… но знаешь что? Что-то точно произошло летом того года…

Ничего большего вытянуть из Рейко-сан тем вечером мне не удалось.

3

За остаток июня я дважды побывал в Мисаки, в «Пустых синих глазах в сумраке Ёми».

В первый раз – после того как побывал в городской клинике и там мне проверили легкое.

Я заплатил за вход, посмотрел кукол наверху, потом спустился в подвал; однако Мей я там не встретил. Я не сказал ей, что собираюсь прийти, так что даже не знал, дома ли она. Просить старуху – «бабушку Аманэ» – передать Мей, чтобы она спустилась, я не решился и удовольствовался тем, что рассмотрел несколько новых творений Кирики-сан и ушел чуть менее чем через час.

Даже как-то странно – прийти сюда и не встретить Мей… Такая мысль меня в тот день посетила.

Второй раз был в последний день июня – вечером 30 числа, во вторник. Меня пригласила Мей, когда мы с ней шли из школы.

Мы не стали подниматься на третий этаж, в квартиру. И Кирику-сан я не видел. Мы сидели на диванчике на первом этаже выставки, где по-прежнему не было ни одного посетителя.

Впервые я попробовал чай, приготовленный для нас бабушкой Аманэ. Он был намного, намного вкусней, чем баночный, – это уж точно.

– Завтра начинается июль, – Мей заговорила первой. Думаю, вполне можно было угадать за этими словами что-то вроде: «Скоро настанет момент истины, наконец-то».

Я и сам это прекрасно понимал, но предпочел уклониться от темы.

– На следующей неделе триместровые экзамены… У тебя все будет нормально?

Мей поджала губы немного обиженно.

– Не тот вопрос, о котором должны волноваться те, кого «нет».

– Это, конечно, так, но…

– Хочу как-нибудь увидеть твой дом, Сакакибара-кун.

Я замялся, пытаясь найти ответ на ее очередное внезапное заявление.

– Эмм, в смысле – стоп – мой дом в Токио?

– Нет, здесь, в Йомияме, – Мей качнула головой и медленно прищурила правый глаз. – Дом, где выросла твоя мать, в Фурути.

– Эээ… а зачем?

– …Затем.

Вскоре мы с Мей спустились в подвал. Вновь играла унылая струнная музыка. Может, даже та самая, которая играла в мае, когда я пришел сюда впервые.

В комнате, как всегда, царил могильный холод. Куклы и их разнообразные части были здесь, там, повсюду. У меня почти уже не было ощущения, что я должен дышать за них. Похоже, я и правда привыкал.

Прямо по курсу, у дальней стены комнаты, завешенной темно-красной портьерой, стоял черный шестиугольный гроб. Мы подошли к нему, и Мей, не произнося ни слова, развернулась ко мне. Она стояла, заслоняя собой куклу в гробу – куклу, так потрясающе похожую на нее…

Мей прикоснулась кончиками пальцев к повязке на левом глазу.

– Я это уже снимала здесь один раз, помнишь?

– А… ага.

Левый глаз под повязкой, который я увидел в тот день… Конечно, я его помнил, и совершенно отчетливо.

Пустой синий глаз.

Она тогда открыла мне искусственно блестящий синий глаз, точно такой же, как в глазницах у кукол…

…Почему?

И сейчас, ни с того ни с сего – почему?..

Не обращая внимания на мое замешательство, Мей сняла повязку и закрыла правой ладонью правую половину лица. На меня неподвижно смотрел лишь левый, синий глаз.

– Я потеряла левый глаз в четыре года, – губы Мей задрожали, выпуская в комнату бледный призрак ее голоса. – Я этого почти не помню. В глазу росла раковая опухоль, и ее пришлось удалить хирургически… Когда я очнулась, глаза уже не было.