Елена Ткач - Седьмой ключ

Едва запыхавшиеся Вера с Манюней склонились над ним, он открыл глаза и, застонав, приподнялся на локте. Они помогли ему встать и повели в дом, поддерживая с обеих сторон. Бледная испуганная Манюня суетилась возле отца, причитая: «Папочка, ох папочка, что с тобой?» — пока Вера не велела ей помочь отцу переодеться во все сухое, чтобы хоть как-то помочь девчонке переключиться и справиться со своим страхом.

Та пискнула: «Да, конечно… сейчас!» — и кошкой метнулась к шкафу. А Вера вскипятила чайник, укутала пледом ноги Сергею и быстренько растопила печь.

— Сережа, я все-таки вызову «скорую», — склонилась она над ним, обнимая за плечи и заглядывая в глаза. — Что ж это было? Сердце?

— А? Нет… — он еле разлепил посиневшие губы и отвел взгляд. — Не надо… ничего. Сейчас я… Сейчас.

Манюня притащила сухую майку, свитер и брюки и принялась стаскивать с отца рубашку. Вера почувствовала себя неловко — теперь она явно было тут лишней, а ее заботы, похоже, не доставляли Сергею особой радости. Пока он переодевался, она ушла на веранду. Дождь перестал, и сад дрожал от озноба, стряхивая капли с листвы.

«Как там Веточка?» — на душе у Веры было смутно, тревожно.

Ей бы сейчас возле дочери быть, но раз тут такое… И никак она взять в толк не могла, что случилось с Сережей. Приступ? Но с чего бы вдруг… Ни на что ведь не жаловался — только радовался, как ему тут хорошо. А сейчас, словно кто подменил человека: замкнутый, отрешенный, чужой — и ведь видно, что вроде пришел в себя, пульс нормальный, ровный. Хоть бы слово сказал — мол, все в порядке, Вера, вы не волнуйтесь, спасибо за помощь… Ничего. Точно в тягость ему помощь эта. Словно раздражает его ее присутствие. Да, пора. Наверно, Шура уже вернулась и в догадках теряется, куда ее сестра подевалась…

Вера вернулась в комнату.

— Ну, как вы, получше? — Сергей повернулся на звук шагов, и Вера заметила, что взгляд его прояснился и потеплел. — Вот и хорошо. Вы ложитесь, Сережа, знаете, сон — лучшее лекарство. А мне пора. Темнеет уже, а там Ветка одна… Пойду я.

— Тетя Вера, а вы возьмите мой велосипед, — подскочила к ней Маша. — А завтра я за ним зайду. Может, солнышко выглянет, мы тогда с Веточкой искупаемся.

Вера улыбнулась, поняв, что Маша на Ветку не сердится. У нее несколько отлегло от сердца — втайне она волновалась за дочь — не хотелось, чтобы девчонки всерьез поссорились. Но, кажется, Маша и не думала обижаться, до чего славная! С каждым днем она нравилась Вере все больше.

— Пожалуй, я так и сделаю. Сережа, если вам будет получше — приходите завтра к нам на обед. У нас гости будут, я сегодня с одной милой женщиной познакомилась. Приходите, я пирог испеку… — она осеклась, заметив, что Сережа ее не слушает.

Он сидел, втянув голову в плечи, и чертил пальцем по скатерти какие-то узоры.

— А? — он резко повернул голову, и Вера уловила в нем плохо скрытое раздражение.

— Пойду я… — Вера мялась на пороге, словно хотела что-то сказать, о чем-то спросить, но сомневалась, стоит ли… — А вы отдыхайте, Сережа.

— Да… Ох, Вера, простите, вы о чем-то говорили сейчас, но я не расслышал. Гул какой-то в ушах. — Он попытался подняться. — Я провожу до калитки.

— Ни в коем случае, и не думайте! — Вера подошла к нему, поправила плед. — Вам покой нужен, сон. До завтра, Сережа. Будет лучше — загляните ко мне. Или мы с Веткой вас проведаем… Машенька, где твой велосипед?

И скоро она уже мчалась к дому в сырой сгущавшейся мгле — над промокшей землей стлался туман. Лес обступал дорогу молчаливой стеной, и в его затаенном молчании Вере чудилось что-то недоброе. Она подумала, как хорошо, что Маша одолжила ей свой велосипед, — проделать весь путь до дома пешком в этой темени было бы страшновато.

Едва Вера слезла с велосипеда и, оставив его у крыльца, взошла на веранду, ей навстречу кинулась Веточка и замерла на груди:

— Мама, мне страшно!

Вера крепко обняла ее обмякшее тело, попыталась осторожно разжать руки, цепко обхватившие шею, но эти тонкие руки не выпускали ее, девочка жалась к матери, дрожа и повторяя как заведенная:

— Мамочка, мамочка… страшно!

В дверях показалась Шура, бледная и, похоже, тоже испуганная.

— Где тебя черти носят? — приветствовала она появление сестры. — Тут творится невесть что, а она, видите ли, прогуливаться изволит…

— Погоди, Шура, погоди, не до разговоров сейчас. — Вера подняла обессилевшую Ветку на руки и с трудом — ведь не маленькая уже — дотащила ее до кровати. — Шура, чаю согрей.

— Да я ее целый вечер чаями отпаиваю. Успокоительный сбор заварила, меду дала… а она как эту птицу увидела — так прямо сама не своя сделалась — мама, кричит, где мама!

— Ты погоди нагнетать, надо чтоб Веточка успокоилась. Ну, маленькая, ну будет, все хорошо, видишь? Я с тобой, я дома. Гроза кончилась, дождь перестал, ночь уже на дворе. Надо спать, деточка, завтра все по-другому будет, вот увидишь. Завтра встанем, позавтракаем, солнышко выглянет, Маша придет… Знаешь она совсем на тебя не сердится.

Ветка при этих словах затихла, тело ее перестало сотрясаться от бурных рыданий.

— А ты… у Маши была?

— У Маши. Сергею, ее отцу, плохо стало, приступ внезапный какой-то, вот Маша и примчалась за мной. Теперь ему лучше, — сказала она, обращаясь к сестре и тем объясняя свое внезапное исчезновение. — Видишь, доченька, у всех все хорошо. Это все детские страхи. Знаешь, они иногда даже без всякой причины бывают — пристанут как репей — не оторвешь. А ты вырви репей свой — и вон его за порог!

Веточка улыбнулась и глубоко, с облегчением вздохнула.

— Ну, вырвала? — Вера смеялась, пряча в душе тревогу — она чувствовала, что страхи дочери вовсе не беспричинны.

— Угу. Мам, а Машка правда не обижается? Она сама сказала, что завтра придет или ты… ее позвала?

— Сама, сама. Хорошая она, твоя Маша! Вам бы и в Москве дружить, надо спросить ее завтра, где они живут в городе — может, поблизости?

— Обязательно спросим! — Ветка, похоже, начала успокаиваться. Пережитое волненье и слезы совсем ее измотали, и глаза уже начали слипаться.

— Спи, моя доченька. Спи спокойно. А я сегодня лягу с тобой, в твоей комнате.

— Ой, как хорошо, мамочка! Я так… рада…

И Ветка тотчас уснула. А Вера с Шурой на цыпочках вышли из комнаты, плотно притворив дверь.

— Что у вас тут случилось, — почему Веточка так напугана? — Вера была сама не своя — она беспокойно кружила по комнате, стиснув руки. Подогретая Шурой картошка с луком стыла на столе — ей было не до еды…

— Я бы и сама хотела это знать, — задумчиво проронила Шура. От ее привычной болтливости не осталось следа. — По-моему, просто обычная подростковая нервность ранимой и чуткой девочки. Нежная она у нас очень. Растет. Взрослеет… Жарища эта, гроза… Не знаю. — Шура, похоже, и сама не слишком-то верила этим доводам, не понимала, что происходит… Всякая неопределенность выводила ее из себя, а потому она злилась и цыкнула на сестру. — Да перестань ты метаться, девчонку разбудишь! Сядь, успокойся. И нечего на пустом месте огород городить — вечно тебе ужасы всюду мерещатся. Тоже мне Хичкок! Стивен Кинг! Начитаются триллеров, а потом за голову хватаются: ой, страшно! Не придумывай — повода нету. Ну, поплакала девочка, ну птицы этой дурацкой испугалась — так что ж теперь, в клинику неврозов ее везти? А уж если вы такие пугливые — так нечего было на отшибе в лесу поселяться… Сняла бы дачу — и дело с концом!