Елена Ткач - Седьмой ключ

— Какой же?

— Быть не от мира сего!

— И тогда тебя не уловят?

— Ты просто не впишешься в их систему координат — ты станешь свободной… Но этот путь не для нас.

— Почему?

— Такая сила нужна! Мы не сдюжим.

— Тетя Ксенечка, а все-таки если попробовать, а? — Ветка с надеждой заглядывала ей в глаза. — А если постараться, а? Ведь тогда радость нас не покинет? Ведь ничего нет чудесней ее — радости! Когда вся душа… ну, что я говорю — вы же знаете. А самое страшное — это когда дверца захлопывается.

— Как это?

— Ну, когда ты живешь и знаешь: как бы ты ни старался, хоть бы из кожи вылез — ты не сможешь взлететь! Подняться над собой, хоть на миг стать поближе к небу. Когда жизнь… как бы это сказать? Черно-белая, что ли. Плоская такая! Как правило в учебнике: встал, умылся, поел, позанимался, погулял — и все — ложись спать! Глупость какая-то! Пусто все… Страшно так… Надежда гаснет. А я не могу без надежды!

И через секунду Ветка уже заливала горячими слезами Ксенины шею и плечи. Она уткнулась в ее теплоту, в ее надежную ровную взрослость — в покой, который исходил от нее. И Ксения радовалась этим слезам, да что там — ее собственные скоро смешались с девичьими.

«И пусть, и пусть!» — только повторяла она про себя.

И сразу обеим стало легко.

Откуда ни возьмись — топ-топ — заявилась Лёна, которая накануне, в Троицын день, ни на шаг не отходила от матери, а сегодня — ищи ее! — то в кустах, то в цветах… Ветка подхватила девчушку к себе на колени, Ксения ручонки ее потрогала — холоднющие! — и ну дыханием отогревать. И Веточка тоже дышит, старается, а сама — знай себе — все говорит, говорит…

— Тетя Ксенечка, знаете, у меня все из головы эти дни не выходит…

— Ну?

— Да, письмо-то последнее Женни… То, которое Алешка спас, а потом в кармане забыл, а мама его в ту страшную ночь нашла — оно из кармана выпало. Помните? Мама его нам всем здесь читала.

— Ну, конечно, помню!

— Ну вот. Она пишет там, помните, что батюшка местный ее до причастия не допустил. А я думаю: как же так? Человек к нему с надеждой пришел, с просьбой о помощи, а он… Ни-и-зя! Прям как в советские времена! На все вопросы один ответ — низя и все!

— Ну, не мешай кислое с пресным!

— Да это я так, к слову. В общем, виновата, мол, не достойна! А она, бедненькая, у самого края одна-одинешенька… И кроме него ведь никто в таком деле не может помочь. Как же так — бросить ее без помощи?

— Ох, лапушка моя, сложно это! Ведь после такой ее исповеди не мог он Женни до причастия допустить. Колдовство — страшный грех! Может быть, один из самых тяжких… И она этот грех совершила, втянуть себя в это позволила. Как же после такого причаститься самой крови и тела Господня, прикоснуться к этой тайне святой, если она по доброй воле на вражью территорию шагнула? Она же от Господа отступилась! Нет, батюшка прав был, вначале нужно искупить этот грех, исправить свой путь… самой. Да, самой! А то как получается: сам с пути своротил, а батюшка виноват… В таких случаях священник епитимью накладывает, а человек какое-то время без причастия остается. И потом тот батюшка Женни в помощи вовсе не отказал. Он ведь сказал ей, как быть дальше, что делать, чтобы она смогла оборвать эту связь, чтобы снова стала свободной…

— Это все так и все-таки… Как подумаю о ней — как ей, наверное, было плохо, как страшно… Ой, кошмар! — И тут еще… — она отвернулась, прервавшись на полуслове.

— Что еще? Ну, что сникла? Ветка, мы договорились — если уж доверять — так во всем! О чем ты сказать мне хотела?

— Я подумала, Машин папа… дядя Сережа. Он ведь тоже…

— Что? Он тоже нуждается в помощи?

— Да. Он тоже, как Женни, связался с этим… ну, с колдовством!

— Ты в этом уверена? — Ксения даже чуть растерялась. — Да, чего уж таить — я и сама догадываюсь, что с Сережей дело нечисто. Похоже, все именно так, как ты сказала. Только во всем этом нужно еще как следует разобраться, прежде чем совать нос в эти дела.

— Ну да, а время идет! Так и бросим его одного? Пускай погибает, да? Мама, понимаете ли, всех спасает — роман свой пишет! А ведь она мне говорила, что пообещала дяде Сереже помощь. И что? Она ему свой роман читать принесет? Бред какой-то!

— Ветунчик, не кипятись! Это моя вина, я тебе толком так ничего и не объяснила. Но тут ведь мало одних объяснений — тут чувствовать надо и верить. Что кривишься? Да, верить. Поверить твоей маме, довериться ее интуиции… Она теперь наш рулевой! Если хочешь знать, я ей очень верю. Единственный человек, который способен вытащить нас всех из этой каши — это она, твоя мама!

— Ну-ну… — Ветка снова недоверчиво хмыкнула. — Ну ладно, может оно и так, только нельзя нам ждать у моря погоды, надо дядю Сережу вытаскивать. Хотя бы ради Машки — она ведь совсем извелась. Не может понять, как такое возможно: был папа, души не чаял, а потом пф-ф-ф — и улетучился! Я вот думаю, тетя Ксенечка, где бы нам батюшку какого-нибудь разыскать? Лучше, конечно, знакомого… Вы говорили, у вас есть духовник?

— Есть-то есть, да только…

Чьи-то тяжелые шаги послышались на веранде. Дверь сотряслась от резкого стука и тотчас же распахнулась.

— Как говорится, извините за беспокойство! Не тут ли проживает в настоящий момент сестрица моя Вераша?

Пригнувшись, чтобы не задеть макушкой притолоку, в комнату шагнул широко ухмыляющийся человек совершенно бандитского вида под два метра ростом.

— Простите… как вы сказали? Ваша сестра? Вера? — В первые мгновения Ксения так растерялась, что с трудом подыскала слова. Она отложила вышивку и медленно, с усилием поднялась с кресла. Лёна подскочила, как мячик, и подкатилась к ногам вошедшего. Видимо, он показался ей великаном из сказки. Запрокинув голову, она рассматривала его со смешанным чувством ужаса и восторга. Ветка тоже вскочила, оглядываясь по сторонам в поисках какого-нибудь тяжелого предмета на случай, если придется обороняться.

— Да вы не пугайтесь, я в самом деле брат ее, Юрий Громов. Вернее, лет шесть уж будет как Громо-ф-ф! Подданный Соединенных Штатов, чтоб им узлом завязаться! Х-ха! — и он раскатисто расхохотался, смешно прищурившись и обнажив великолепные белые зубы, а каждое его «ха», вылетавшее из бычьего горла, подскакивая и веселясь, загремело по комнате.

Три дамы, стоявшие перед ним как на параде — выстроившись по росту, дружно улыбнулись в ответ. Невозможно было поверить, что обладатель такого смеха мог замыслить что-то недоброе. Ксения только подумала про себя, что не знает Вериной девичьей фамилии, как дверь в комнату распахнулась и на пороге предстала виновница события.

— О боже, Юрасик! Ты-то как здесь оказался, — ахнув, воскликнула Вера, так и застыв в дверях.