Борис Левандовский - Вампокалипсис: Третья кровь

– Я, как президент компании «Новый свет» (Рубинштейн далеко не впервые за эти дни отметил, что название… ну, немного пафосно, что ли. Впрочем, менять его все равно было уже слишком поздно), рад лично приветствовать вас в числе наших новых дистрибьюторов. Госпожа?..

– Элея.

Голос посетительницы оказался внезапно звучным, с мужскими обертонами, и твердым, будто высеченным из арктического плейстоценового льда; отпружинил в висках, завибрировал в пломбах. Странно, что он раньше не обратил внимания, когда гостья только вошла и поздоровалась. «Господи, ведь как же я устал, даже и не поймешь сходу насколько», – Рубинштейн, пытаясь скрыть моментальное удивление за выражением несомненной правильности происходящего, почти торжественно развернул незаполненный дистрибьюторский договор и придвинул к другому краю стола.

– Честно говоря, никогда раньше не слышал такого имени – Элея. Очень красиво и, я бы даже сказал, необычно. Мою мать, например, звали Леонила, тоже довольно редкое имя. – Предыдущие десять лет работы в пяти компаниях многоуровневого маркетинга научили Альберта Рубинштейна машинально подключать к разговору любые объединяющие его с собеседником темы. В действительности имя его матери принадлежало к самому распространенному списку, ну и что с того? Крайняя усталость, впрочем, делала его не таким словообильным, как обычно. Похоже, свой сегодняшний лимит он исчерпал еще на презентации, сея зерно Великой идеи в мозги потенциальной паствы и одновременно пытаясь предугадать будущий урожай.

– Относительно вашего информационного спонсора… я думаю, вы не будете ничего иметь против, если я выберу его на свое усмотрение. Обычно у нас так не принято, поскольку эта роль лежит именно на том человеке, который пригласил вас в бизнес. Его имя и должно значиться в контракте. Но, поскольку…

– С чего вы взяли, что мне нужен этот ваш контракт?

– Нет? То есть… – Рубинштейн воззрился на посетительницу, однако его изумление было весьма сдержанным – успели сработать аварийные механизмы. И вновь натолкнулся на ее бесстрастную улыбку, словно она намеренно копировала особу с известного полотна. Эта ускользающая улыбка вызывала у него раздражение, даже когда…

«Ах, вот оно в чем дело!» – спохватился Рубинштейн в конце несколько затянувшейся паузы. Буквально вчера, правда, при совсем иных обстоятельствах, он уже имел удовольствие пообщаться с парочкой матерых «сетевиков», желавших отхватить особые привилегии – выходящие за рамки, предусмотренные планом маркетинга, – поскольку речь шла о готовности переметнуться к нему со своими командами дистрибьюторов из других компаний; он обещал подумать над предложением, и совершенно искренне: в некоторых хорошо известных ему «конторах» именно так и поступали, формируя верхнее звено лидеров.

Вот только… сидящая напротив него особа никак не могла являться лидером какой бы то ни было сети: таких Рубинштейн безошибочно чуял за милю.

– Так что же вам от меня нужно?

– Ваша компания, – лицо гостьи по-прежнему хранило выражение полной бесстрастности. – Да и вы лично, возможно, еще будете полезны. А может, и нет.

– Ох, вот это да! – рассмеялся Рубинштейн, сообразив наконец, что визит этой, как-там-бишь-ее, Элеи (если такое имя вообще существует в природе) – просто розыгрыш. Он даже испытал некоторое облегчение. Конечно, дважды или трижды он сам участвовал в чем-то подобном. Последний раз около года назад, по просьбе знакомого «рубина» из «Амвей».

– И что же от меня требуется?

– Согласие.

– И всего-то? Хорошо, хорошо, нет проблем. Я согласен, – смеясь и поднимая руки, как учитель, призывающий класс к тишине, закивал Рубинштейн. – Только скажите, кому именно пришло в голову устроить…

– Вот и отлично, – отчеканила гостья. – Больше ничего не требуется.

Конечно, это был розыгрыш, устроенный кем-то из его друзей, никаких сомнений тут быть не могло, и все же от слов посетительницы у Рубинштейна слегка похолодело внизу живота, словно во все стороны разбежались тысячи крошечных букашек на колючих лапках. А в кабинете как-то сразу стало неуютно, знакомые стены почужели и повраждебнили, как в странном сне; даже стол, который он специально привез из дому, показался ему больше своих обычных размеров.

– Ладно, а все-таки, кто это? – заартачился он. Но так и не сумел удержать внутри нервный смешок и мысленно выругался с досады. Больше всего донимал вид этого чертового стола.

– Кто-кто-кто-то… – визитерша, судя по всему, и не думала пускаться в откровения. Ее манера держаться все заметнее вступала в противоречие с ее внешностью. И еще – голос. Голос властной матери. Нет, собственная мать Рубинштейна была здесь как раз ни причем, просто более подходящего сравнения он не сумел бы отыскать. А еще с каждой секундой президент начинал нервничать все сильнее. Мысль, что кто-то решил над ним подшутить, уже нисколько не веселила. Да и перестала вдруг казаться вероятной.

– Послушайте, – сказал он как можно решительнее, вставая из-за стола, – давайте покончим с этим фарсом. У меня было три презентации кряду, и уже поздно. Я устал, мне сейчас не до чьих-то плоских шуток. И… в общем, хватит!

Тут он впервые обратил внимание на одно любопытное обстоятельство (да нет же, черт возьми, оно поддавливало его с самого начала, как распухшая простата, просто дело в этой накопившейся усталости): как визитерша вообще уловчилась оказаться на его приватной территории без официального согласования, минуя все препоны и даже секретаря? Странно, очень странно, поскольку Алла была проверенным и надежным человеком. И вот еще что странно: из небольшого зала для презентаций на полсотни мест, который располагался на первом этаже, он выходил последним, остальные к тому времени уже разошлись. Ну да, ведь все так и было.

– Вы правы, пора бы закрепить наш уговор. – Гостья тоже встала, медленно, бесшумно, не сводя с него прямого, но совершенно лишенного эмоций взгляда.

«Еще бы продержаться неделю-другую, и уже никто не смог бы ко мне вот так запросто… – с детским отчаяньем подумал Рубинштейн. – Я же тут президент, в конце концов… Господи, неужели нарвался на сумасшедшую?»

Его рука потянулась было к кнопке внутренней связи с секретарем («Да где же тебя черти носят? Ради Бога, Алла, хоть сейчас окажись на месте!»), но застыла… и упала безвольной плетью. Альберт Рубинштейн впервые в своей взрослой жизни испытывал такой беспредельный иррациональный ужас, погружаясь в него, будто муха в жидкий мед. Яркий оранжевый свет вливался в кабинет через окно за его спиной, подчиняя все и вся безумной власти янтарного сияния.

– Ты видел что-нибудь прекраснее?