Ирина Лобусова - Ваза с желтофиолями

— Нет. Не нужно никаких кредитов. Я просто дам тебе деньги, ты завтра же расплатишься, и все будет хорошо.

— Господи! О Господи… Что же ты со мной делаешь? Кто ты — ангел, посланный мне во спасение? Или Бог? Вернее, Богиня? Чарующая богиня из сказки?

В его голосе звучало глубокое, неподдельное волнение. Я рассмеялась от счастья. Он сразу стал собираться: сказал, что отвезет меня домой, и сразу поедет в ресторан, на встречу с кавказцем, назначит ему встречу на завтрашний вечер, чтобы вернуть долг. Мы договорились, что ко мне он заедет в 5 часов вечера за деньгами. Утром у него важные деловые встречи, освободиться сможет только после обеда, поэтому приедет в 5.

Всю дорогу обратно, к моему дому, он был невероятно разговорчив и оживлен. Я сделала его счастливым. При этом я и сама летала от счастья. Для меня начиналась новая жизнь.

В квартире было темно, свет не горел. Это тоже напомнило меня радостью. Я переоделась в спальне, потом решила поработать. Зашла в гостиную, которую я давно уже превратила в студию, зажгла свет.

Начатая картина стояла на мольберте. Увидев полотно, я едва не упала. Вся картина была измазана красными пятнами. Кроваво-красными. И еще не приближаясь, я вдруг поняла, что это не краска. Дело в том, что у меня не было столько красной краски. Я только собиралась ее купить. Я заставила себя подойти ближе, и сразу почувствовала характерный запах. Я хорошо разглядела, что картина испорчена полностью. Ее оставалось только выбросить. Никакого восстановления и быть не могло.

Протянув руку, я коснулась вязкой жидкости, которая уже стала застывать. Кровь. Картину покрывали пятна крови. Это была самая настоящая кровь.

Я издала какой-то дикий горловой звук (в этом звуке был весь ужас страшного открытия в своей квартире, весь ужас, все пережитое отчаяние). В ноздри ударила сладковатый, характерный запах.

Кровь… Мою картину покрывала кровь! В глазах стало темнеть, все закружилось и поплыло. И впервые в своей жизни я потеряла сознание, упав на пол.

Очнулась я от ноющей, довольно неприятной боли во всем теле. Я так долго лежала на полу, что все тело затекло.

Я постаралась сесть. Было это достаточно мучительно, я даже закричала от боли. Потом же, уже приняв сидячее положение, долго не могла вспомнить, что именно произошло. Из воспоминаний осталось лишь леденящее чувство страха. И какая-то пугающая безысходность.

Вспомнить помог запах. Тошнотворный, сладковатый запах гниения забивался в ноздри как липкая вата, принимая почти реальные осязаемые ощущения. Уже давно рассвело. Часы мои показывали без четверти семь утра. В прозрачном свете наступившего утра можно было видеть отчетливо и ясно.

Картина… Глаза мои словно что-то притягивало к ней, я уставилась в одну точку. Картина по-прежнему была вся в крови. За ночь кровь успела засохнуть. Из венозно-красных пятна стали совсм черными.

Шатаясь, я поднялась на ноги. Ужас, отвращение, паника, дикий первобытный страх, непонимание, злость — все это, и еще множество неопознанных чувств, слились в душе моей в единый кипящий котел. Буквально разрывая грудную клетку. Боль во всем теле была мгновенно забыта.

Меня бросало то в холод, то в жар, руки тряслись, я даже стала задыхаться, как в жестоком приступе астмы. И все это словно на поводке вело меня к картине, буквально тащило к ней. Я подошла ближе.

Мое полотно было безнадежно испорчено. Но откуда в квартире взялась кровь? Чья это была кровь? Это было утро ответов на множество мучительных вопросов. Глаза мои уткнулись в точку подоконника (мольберт стоял рядом с окном). А на подоконнике…

На подоконнике лежал труп черного кота со вспоротым животом. Труп за ночь успел высохнуть и съежиться. Выпущенные наружу кишки свешивались вдоль батареи, оставляя кровавые потеки. Кто-то убил кота, вспорол ему живот, и вымазал его краской мою картину.

Это было больше, чем я могла вынести. Меня буквально понесло в ванную, где, упав на колени, я принялась страшно рвать, едва не теряя сознания от охватившей меня паники.

Рвота вымотала все мои силы. Когда этот кошмар, наконец, прекратился, я едва сумела встать на ноги. Я шаталась от слабости. Мое тело била дрожь. Я дрожала в жестоком ознобе и никак не могла согреться. В глазах темнело, и я испугалась, что снова потеряю сознание.

Оставался единственный шанс: взять себя в руки и постараться с честью выйти из ужасной ситуации, в которую меня специально поставили. Я не сомневалась, что все это сделано специально. Очевидно, тот, кто это сделал, думал, что я потеряю над собой контроль, начну орать, звать на помощь. А когда приедут мои знакомые и родственники, то решат, что и с котом, и с картиной я сделала все это сама. Возможно, как раз в этом и скрывался расчет. Выставить меня сумасшедшей. А раз так, то я должна смешать их карты, и делать вид, что ничего не произошло. Возможно, это будет самое правильное решение.

Принятое решение (скрыть все, держать в тайне, пока не выясню больше фактов) подбодрило меня и сразу придало сил. Я вернулась в комнате с твердым решением — действовать.

Испорченную картину, свернув. Я сунула в мусорный мешок. Туда же последовал труп кота, завернутый в газету. Я изо всех сил старалась не вырвать снова, убирая с подоконника эту гадость. Мне это удалось.

Выставив мусорный мешок с таким страшным содержимым к двери (счастье еще, что мешок был черный и не было видно, что в нем лежит), я распорола на тряпки свою старую ночную рубашку (других тряпок у меня не было, а ночная рубашка стоит не дорого), и принялась отмывать кровь. Вымыла подрамник, мольберт, пол. Затем — подоконник и батарею.

Когда я отмывала батарею, мне снова пришлось бежать в ванную — приступ рвоты повторился во второй раз. Виной всему был запах, тошнотворный запах гниения уже разлагающейся плоти. Кот начал разлагаться, пролежав целую жаркую ночь. Ведь в жару процесс разложения идет быстрее. Когда рвота прекратилась, я рассердилась на саму себя (хотя кто бы отреагировал на моем месте). Открыла кран с холодной водой и сунула под него голову. Ледяная вода мгновенно очистила все ощущения и придала мне бодрости. Мне стало легче. Так, на подъеме, я смогла вернуться в комнату, чтобы домыть батареи.

Свернула испачканные тряпки во второй мусорный мешок, и раскрыла настежь окно, чтобы выветрились все следы жуткого запаха. Теперь оставалось самое главное: вынести мусор. Я взяла мешки и пошла через двор. Двор был абсолютно пуст, ни единой живой души. Это было утро везения.

Возле мусорного контейнера я лицом к лицу столкнулась с одной из старух, живущих во дворе. Злобное лицо старухи светилось торжеством. При виде меня старуха ткнула пальцем в пятно, темнеющее посреди мостовой.