Ирина Лобусова - Ваза с желтофиолями

Этот омерзительный запаз не прошел даже тогда, когда я оказалась на морвокзале, где располагалась крупная картинная галерея, в которой должна была открыться выставка. Я ходила по залу и выбирала место, где будет находиться моя картина, которую я так и назвала в экспозиции «Ваза с желтофиолями», как вдруг мое внимание привлекло красновато-белое пятно за стеклом. Это было стеклянное световое окно, выходящее в соседний зал, который тоже должен был быть занят выставкой, и это странное пятно было именно там. Я побежала вперед. И, едва повернув за угол, я увидела край знакомого платья в бело-красный горошек. Мелькнули черные волосы, край юбки зацепился за стену. Я остановилась.

— Что ты делаешь здесь? Зачем ты за мной пошла?

Но Фаина (а это была именно она, я узнала бы ее из тысячи), лишь мотнула головой, обрывая мои вопросы, и исчезла в дверях галереи, словно спеша как можно скорее скрыться от моих глаз и фраз.

Я бросилась следом, но это было абсолютно бесполезно: девочка исчезла, как будто ее и не было. В самых неприятных, расстроенных чувствах я вернулась обратно в квартиру. Я пробежала парадную так быстро, что не обратила никакого внимания на то, есть или нет отвратительный гнилостный запах. Вернувшись в комнату, ставную моей рабочей мастерской, я принялась рисовать по памяти портрет Фаины.

Только глубоко ночью, решив сделать небольшой перерыв в работе, я добралась до своего ноутбука, и увидела, что пришло письмо от немца. Дословно это письмо выглядело так:

«Я не знаю, кто вы такая и зачем спрашиваете об этом. Уходите как можно скорее из этой квартиры, если вам дорога жизнь. В этой квартире происходят страшные вещи, в ней живет ЗЛО. И если вам дорога жизнь, бегите как можно скорей из этого места. Иначе вы можете погибнуть. Я считал, что сбежал вовремя. Но до сих пор я не могу привести в порядок свое здоровье, расстроенное пребыванием там. Мне нужен не один курс лечения». Это было все, что написал немец — больше он ничего не написал. Я так и не поняла, чем было это письмо: бредом душевнобольного человека, или предостережением, скрытым в такую странную, истерическую форму.

Мне совсем не хотелось уходить из этой квартиры. Несмотря на то, что в ней творились странные вещи. Мне было здесь хорошо.

Через сутки портрет Фаины был закончен. Я сфотографировала его на телефон, и поднялась на второй этаж, к двери прямо над моей квартирой. Здесь отвратительный запах чувствовался меньше. Но все-таки он был.

Дверь мне открыл пожилой сосед, и очень сильно удивился моему появлению. Кое-как я объяснила, что хотела бы поговорить с его 90-летней матерью, и он провел меня в скромно обставленную, но уютную гостиную.

Несмотря на возраст, старушка, сидящая возле окна в старом кресле, покрытом вязанной накидкой, выглядела весьма бодрой. На меня уставились проницательные, хоть и немного выцветшие, глаза.

— Знаю, знаю квартиру, в которой вы поселились, — закивала старушка, когда я рассказала о себе, — когда-то она была одна.

— Что — одна? — не поняла я.

— Квартира. Та часть, где сейчас живете вы, и та часть, в которой поселилась потом дворничиха. Раньше это была одна квартира, которую разделили на две части. Это сделали во время войны.

— А зачем?

— Посчитали роскошью, чтобы квартира состояла из целых 5 комнат. Тогда все уплотняли, делали коммуналки, и тыкали людей под перегородки, как клопов.

Определенно, эта старушка была суперсовременной, сохранив и ясность духа, и ясную правильность мысли.

— Кто там только не жил, в той части, где сейчас живете вы, — продолжала она. Чуть раскачивая головой, — дворничиха — та жила постоянно, с самой войны. Ни разу не меняла квартиру. А в той части, где сейчас живете вы, постоянно менялись жильцы, каждый год. Всех и не упомнишь. И никто не задерживался надолго.

— А бывшая дворничиха — она одна живет?

— Теперь одна. Семью она потеряла, Бога покарал за ее поступки. Первый муж ушел к другой женщине, единственный сын в 8 лет умер от менингита, а второй муж повесился прямо в этой квартире. После этого она даже немного повредилась рассудком. Теперь, правда, она уже и не выходит. Только из социальной службы ее проведывают. Совсем плоха. А ведь она намного моложе меня!

— А отчего повесился?

— Кто ж это теперь знает. Пил, вроде, сильно. Конфликты на работе были. Может, поэтому.

— Понятно. Я вообще-то кое о чем вас хотела спросить. Вы, наверное, всех жильцов во дворе знаете.

— Ну, тех, кто давно живет, уж точно. да и новых встречаю время от времени.

— Посмотрите, пожалуйста, в какой квартире живет эта девочка? Она вам знакома?

Я протянула ей телефон, на который сфотографировала портрет Фаины. Эта фотография произвела эффект разорвавшейся бомбы. Переменившись в лице так, что я даже перепугалась, старая женщина вскочила с кресла:

— Что это? Где вы это нашли? Откуда это у вас?!

— Это портрет девочки… — я растерялась, — я нарисовала его по памяти. Неужели не похоже?

Старуха закрыла лицо руками, рухнув обратно в кресло.

— Господи… Сколько лет… Сколько лет…

— Вы ее знаете?

— Еще бы не знать!

— Где она живет?

— Вы серьезно?

— Разумеется. Иначе я не стала бы спрашивать.

— Это Фаиночка… Девочку звали Фаина. Очень хорошая, добрая девочка. Она ходила на рисование в дом пионеров.

— Да, так. Где она живет?

— Она жила в вашей квартире во время войны, в той части, которую сейчас занимаете вы. В 1941 году…

— Что?! — я буквально рухнула на стоящий напротив нее стул.

— Это была большая семья, они занимали все 5 комнат. Бабушка с дедушкой, родители, и четверо детей — два мальчика, Фаиночка и совсем крошка, всего несколько месяцев, 2 или 3… Они столько лет снились мне по ночам, после того, как все это произошло…

— Что с ними произошло?

— Что могло произойти с еврейской семьей в 1941 году, когда немцы вошли в Одессу? Это позже в городе были румыны, а вначале пришли гестаповцы, немцы… Я сама не видела, как их забрали. Я работала на сахарном заводе, целый рабочий день. Мне потом рассказывали соседи, которые все это видели. Родители Фаины были очень хорошими людьми. Отец работал в каком-то инженерном бюро, а мама была учительницей музыки. От нее Фаина и унаследовала любовь к искусству. Поначалу мы прятали их всем двором, когда к нам во двор пришли немцы… Но потом та самая дворничиха, которая сейчас живет в их квартире, пошла и донесла на них. Она сделала это специально, чтобы занять их квартиру. Впрочем, ей потом пришлось потесниться. Квартиру поделили, отобрав у нее ровно половину. А тогда она вселилась во всю… Немцы пришли во двор и их забрали — всех, и стариков, бабушку с дедушкой, и детей. Недалеко отсюда, на улице Новосельского, были дровяные склады. Немцы запирали евреев в эти склады, а потом жгли. Там они и сгорели живьем.