Инесса Ципоркина - Меня зовут Дамело. Книга 1

Тогда он только об одном и думал: неприятное место для роженицы. Морщинистые серые колонны сталагнатов, [120] Сталагнат — колонноподобное образование в пещере, возникающее при соединении сталактитов и сталагмитов — прим. авт. неопрятные сосульки сталактитов, темная вода в озере, натекшем с потолка пещеры — все напоминало отнюдь не чудо природы, а заброшенный дом с протекающей крышей и отсыревшими полами. И едва Дамело понял, на что похожа легендарная пещера Зевса, как Зевсовой пещеры не стало. Снова они со Сталкером блуждали по руинам, проваливающимся в себя, уходящим в невскую топь, из которой когда-то вышел этот город.

С одной лишь разницей: не было и быть не могло в Питере таких глубоких шахт, как та, возле которой они стояли — все вместе. Словно команда. Команда, в которой каждому из двух других нужен только один. Вот он, Дамело, остался бы с Минотаврой, он в нее верит, несмотря на ужас, от которого ее лицо — то есть морда — будто плавится. Зато энтузиазм Ариадны, когда она первой лезет в колодец и скрипит там ржавыми скобами ступеней, стараясь еще больше испугать сестру, ему отчего-то неприятен. Индеец предчувствует: у него еще будут проблемы с этой… матерью голубей. И он не ошибается.

Внизу их ждут вовсе не адские врата и не перевозчик через реку забвения, как в приличном царстве мертвых положено. О нет, унылый образ античного ада не для того, кто пришел к Дамело во сне. Не для Мецтли, искусителя богов.

Его видно издали — и это можно считать спасением. Кечуа старается не отводить глаз, держаться силуэта Мецтли, словно путеводной звезды, не оглядываться по сторонам и даже под ноги не смотреть. Сейчас уже не он тащит за собой спутниц, как собак на сворке, а они с Ариадной жмутся к бокам Минотавры совершенно по-собачьи. Дамело уверен: чудовищная аватара Сталкера наверняка видела в своей жизни нечто подобное. Или в снах. Были на острове Крите ритуальные оргии или не было? Как будто нет, блядь, дела важнее, чем отвечать на вопросы по древней истории, пробираясь через обдолбанный гей-клуб.

Через преисподнюю, созданную воображением его лучшего друга Диммило.

Дамело, конечно, ожидал Содома и Гоморры, но не в таких масштабах. Вокруг все гудит, ухает, поднимается и опускается в едином ритме, временами прорываясь воплем и корчами, круги от которых расходятся по телам, как по воде. Сосредоточившись на маячащем впереди Мецтли, индеец пытается представить, что идут они через, скажем, долину гейзеров. Что вокруг простирается огромная сальза, [121] Сальза — грязевой вулкан, отверстие или углубление на поверхности земли, из которого извергаются грязевые массы и газы. Газы могут самовозгораться, образуя факелы — прим. авт. заполненная шелковистой грязью, освещенная факелами метана, хлюпающая, чавкающая, обжигающая, отвратительная и влекущая. От нехватки воздуха горит в груди, от запаха потеющей толпы слезятся глаза и расплывается далекое видение — Диммило в компании Таты и Саввы за столиком на возвышении, пьют, болтают, смеются, не замечая, что их вот-вот накроет серным дождем.

Потому что небеса не будут терпеть вечно. Дамело не ханжа (и это еще мягко сказано), многое повидал, но и ему тошно в аду, сотворенном Мецтли. Куда ни глянь, вместо пола, стен и даже потолка — людская масса, слившаяся воедино, спаянная слюной, потом, спермой и кровью в бурый колыхающийся студень. Индеец, Минотавра и Ариадна идут прямо по телам, стараясь не глядеть, куда ставят ноги, иначе им не сделать и шага. Даже Ариадна рванулась прочь, когда они спустились с лестницы и увидели, через что им предстоит пройти. И только Минотавра с животным равнодушием двинулась вперед, топча широкими копытами живые тела.

Оказавшись у цели, Дамело не верит, что дошел. Но вот оно, монстр лабиринта привел их пред темные очи богов Тартара. Осталось попросить Мецтли: отдай Маркизу. Цербера своего, Лицехвата, отдай по-хорошему, как друга прошу. Есть в этом Содоме место дружбе? Кечуа, набираясь храбрости, делает глубокий вдох и на выдохе чуть слышно произносит:

— Димми… — не надеясь быть услышанным.

Но Диммило сразу же оборачивается, улыбается светски, машет рукой, точно они не среди бескрайней ебли встретились, а в приличном клубе с живой музыкой и почти трезвой публикой. Тела между Дамело и помостом богов, не прекращая вбиваться друг в друга, подымаются на четвереньки, на колени, на ноги, образуя живую лестницу из скользких от пота спин, плеч, голов. Последние в этом сооружении висят, уцепившись за край платформы, содрогаясь в ритме фрикций, однако держатся крепко — могучие, ширококостные мужчины, способные выдержать вес двух людей и одного чудовища. Дамело нервно сглатывает и идет по влажным «ступеням», стараясь не слушать, как они хрустят под его ногами и под копытами Минотавры.

«Лестницу» от столика отделяет три шага, не больше. Оказавшись перед Диммило, индеец не знает, куда деть глаза и руки, ему неловко, что на нем лишь набедренная повязка, в которой он дрался на арене, спал, ел и разгуливал перед обеими ипостасями Сталкера по всему острову Миноса. До сих пор он не думал о том, что не одет, что хорошо бы ему приснилась пара крепких джинсов или хоть дурацкое спортивное трико вроде того, в которое обрядилась Ариадна, пока они с Минотаврой шлялись почти нагишом, словно жертвы кораблекрушения. Зато теперь его накрыло неуместной стеснительностью — и перед кем? Перед другом детства? Который смотрит на Дамело расширенными «клубными» зрачками [122] Кокаин, амфетамин, экстази, ЛСД, первитин («винт» на сленге) вызывают заметное расширение зрачков. Эти наркотики часто употребляет публика в ночных клубах — прим. авт. и выглядит блаженно-умиротворенным, будто закинулся чем или… только что кончил.

И вот этот добрый, только что кончивший бог преисподней разглядывает Дамело так, словно решает, не пойти ли ему на второй раунд. Индеец чувствует ужас — ничего, кроме ужаса. Если вызволение Маркизы будет происходить ТАКОЙ ценой, кечуа откажется от затеи, оставит подружку в проклятом месте, сбежит и даже не будет ругать себя за трусость.

Он. Не. Гей.

— Да знаю я, знаю, — вдруг принимается хохотать Димми.

Дамело вздыхает со смешанным чувством облегчения и злости: вот засранец! Опять развел, как маленького. Димка всегда любил приколоться над нерушимой гетеросексуальностью друга детства, но теперь, когда оба они знают, чем была эта дружба с димкиной стороны… а тем более посреди моря трахающихся мужских тел — шутки на тему «Выходи за меня, дорогой» не очень-то смешат.

— Присядешь? — приглашает Тата — почему-то только Дамело, его спутницы остаются стоять у края помоста, как… эскорт? Стража? Словом, как персоны, не настолько важные, чтобы быть допущенными к пиру богов.