Инесса Ципоркина - Меня зовут Дамело. Книга 1

— Решил ступить на путь воина, сын мой? — усмехается золотой бог, поигрывая своим кнутом, демонстрируя его оплетку, длину, скрытую в нем мощь боли и подчинения.

— Путь воина… Блядь, да пошел этот путь! — вздыхает Сапа Инка, выпрямляясь в полный рост. — Девчата, за мной. Уходим.

Снова Минотавра прокладывает маршрут по измученным вечной еблей телам — вон из Содома, наружу, наверх. Я вернусь за тобой, Димми, клянется себе Дамело, до крови кусая костяшки пальцев. Я тебя вытащу — через неделю или через месяц, через год или через десять. Когда стану богом.

И, конечно, не вытащил.

Потому что проснулся уже наружу, в другие места, где Диммило если и возродился, то не владыкой Содома, а кем-то другим, кем-то новым, мучающим душу и мозги Дамело не хуже того, прежнего, порабощенного богом Солнца. Но главное — Димми был.

Однако сначала были часы, а может дни перехода через долину Содома.

Ад, созданный димкиным воображением, с каждым шагом все больше и больше походил на обычную грязевую сальзу. Скрылось за горизонтом лобное место, уютный уголок для безумного чаепития; очертания человеческих тел текли и расплывались, становясь просто комьями грязи, землей, прогретой вулканическим газом, перемешанной с подземными водами; непристойное хлюпанье, оханье и рык, природу которых нельзя не узнать, превратились в аттракцион для туристов — Львиный гейзер, гейзер Вздохов, котел глиняного варева, вечно булькающий на земном огне…

Содом больше не вызывал ни страха, ни отвращения, зато дискомфорта прибавилось знатно. Особенно досталось Минотавре: сальза делала все, чтобы затянуть тело чудовища в топкие недра и оставить там на радость палеонтологам. Как только под копытами закончились тела и началась грязь, быкоголовый монстр стал вязнуть, словно динозавр в битуме иудейском. [130] «Битумом иудейским» (кафр ал-йахуд) Авиценна в своем трактате «Канон врачебной науки» называет асфальт. Природный асфальт встречается в зонах естественного выхода нефти на земную поверхность. В древности крупнейшим источником асфальта служило Мертвое море, вплоть до конца XIX века именуемое Асфальтовым — прим. авт. Тартар желал взять себе жертву, положенную ему по праву — лучшего черного быка в стаде.

Минотавра также считала себя законной жертвой. Рожденная для того, чтобы красиво завершить собой кровавую гекатомбу, [131] Гекатомба в Древней Греции — торжественное жертвоприношение из ста быков — прим. авт. почуяв хватку земли, она покорно замирала, вместо того, чтобы спасать свою жизнь любыми средствами. И остальные не возражали против такого самоотречения. Даже Ариадна, сестра Минотавры, ее вторая половина. Даже Тата, которую могучее чудовище половину дороги несло, перекинув через плечо, точно газовый шарфик. Даже Дамело, обязанный монстру лабиринта победой и спасением, понимал: долги оплачены не полностью, пока не отнято последнее. Словом, все они заранее смирились с потерей Минотавры — все, кроме Маркизы. За время пребывания в преисподней гнев Цербера вытеснил из души «столовской подружки» индейца прежние, наносные, вкрадчиво-кошачьи повадки. Рожденная геенной тварь кидалась на Минотавру и тащила ту из бочага [132] Бочаг — яма, залитая водой, омут — прим. авт. с озверением адского пса. То была не Маркиза, а Лицехват во всей красе своей и ярости.

— Никогда… не… сдавайся, — пыхтит индеец, волоча обмякшую, обессиленную гигантшу из очередной ямы.

— Н-н-нгх-х-ха-а-а… — выдыхает Лицехват, вцепившись в другую руку монстра. — Бл-ли-ин-н…

У Минотавры уже и слов нет — ни благодарности, ни протеста. Она сопит, пуская слюни, примирившись с судьбой, какова бы та ни была. Омут выпускает мощное тело с непристойным «чпок!», будто пузырь из жвачки лопнул. Монстр лабиринта, адская псина, Последний Инка кучей валятся в парну́ю глину — просто бальнеологический салон какой-то.

— Болото, — бормочет Маркиза, присев на корточки и вытирая бычью морду краем своей футболки, — все ваше мужское воображение — сплошное болото. Говномесы…

— Вот вылезем отсюда, подарю тебе ошейник с этой надписью, — усмехается Дамело, оттирая, если не сказать отламывая куски грязи с икр и бедер. В глубине души он согласен с Лицехватом: первый уровень — дождевые леса лунного мира — точно так же утопал в илистой, чавкающей жиже. Второй уровень — геенна Содома — обернулся топью при первой же возможности.

— Смотри, как бы я тебе не подарила чего-нибудь… на память! — грозит кнутом Маркиза.

Дамело смотрит с наигранной кротостью:

— Молчу, госпожа. — И делает такой жест, будто застегивает рот на молнию. Лицехват смеется, как умеют смеяться собаки: вываливает язык и дышит часто-часто.

Индеец оглядывает своих девчонок и старается не раскисать: впереди долгий путь до твердой земли. Выбравшись из топи, где остановиться значит утонуть, измученный гарем товарища Ваго устраивается спать вповалку: спутницы Дамело попросту падают, где стояли, и прижимаются к скользким от пота бокам Минотавры, проваливаясь в сон раньше, чем голова коснется мускулистой «подушки». Индеец пытается бодрствовать, нести вахту, а может, не хочется ему оставлять пройденный уровень, где все еще поправимо, где он чувствует свою силу и значимость, даром что кнуты-ошейники розданы, лучший друг оставлен на попечение бога-извращенца в мире мертвых пидорасов, подруга детства заработала раздвоение личности, а на голову Дамело свалилась то ли новая любовница, то ли новая подопечная, бывшая мадам Босс, бывшая невеста бога, бывшая актриса, бывший лилим — всё бывшее и ничего настоящего.

Зашибись, как круто, думает Сапа Инка, уплывая в сон, ну за-ши-бись.

Так. Дамело бы не удивился, проснувшись в собственной квартире на кровати, заваленной женскими телами в разводах засохшей глины, но он, похоже, не у себя, а в совершенно чужом доме. Как будто накануне крепко бухнул и был увезен похитителями на такси в неизвестном направлении. Впрочем, голос одного из похитителей спросонья показался знакомым и даже незабываемым (такое забудешь, пожалуй): Димми под три аккорда горланил любимую песню юности. В те времена глупая романтика КСП не считалась декларацией исламского экстремизма.

Как же мы жили тогда без толерантности, вздыхает индеец, вытягиваясь в чистой, мягкой постели, потираясь об нее, точно кот.