Мара Брюер - Слепое знамя дураков

– Это Марьи Фёдоровны.

– А где она сама? – я помнил, что она была для нас верным другом в прошлом.

– А вот она в Бресте. Ещё вопросы?

– Можно замуровать комнату времени? Или уничтожить?

– Что ты, что ты! – воскликнул старый колдун. – Это ценнейшее изобретение моих предков!

– А кто-нибудь, кроме вас и меня, ну, и Лидванских с Клавдией… пользовались ею?

– Только однажды… Совсем недавно это было…

– И кто это был?

– Этого я не могу тебе сказать. Даже если захочу, а я, поверь, не хочу. На меня наложили заклинание молчания. Да это и не поможет тебе…

– В чём?

– А пойду-ка я прослежу, чтобы у Митеньки всё гладко прошло с митрополитом, – придумал отговорку колдун.

Кирилл Степанович испарился. Я направился искать – сам не знаю что.

Бродя по квартире из комнаты в комнату, я наткнулся на Зою.

– Что делаешь? – спросил я кикимору, присаживаясь напротив неё.

– Отсиживаюсь, – промямлила она, втянув голову в плечи.

– Что натворила? – поинтересовался я.

– Баньку подожгла, – она и вовсе превратилась в лохматый комок.

– И после этого ты хочешь, чтобы инспектор похлопотал за тебя? – рассмеялся я скорее её шалости, нежели своему замечанию.

– Я же не специально! Я только погорячее сделать хотела, чтобы мужики да бабы голяком повыскакивали. Ну, они и повыскакивали, да вот только банька вспыхнула… Не смотри на меня так! А сам-то чего тут рыщешь, волк?

– Ищу способ закрыть комнату времени, – вздохнул я.

– Так это ж легче лёгкого! – весело воскликнула Зоя, всегда готовая прийти мне на помощь. – Надолго?

– Лет на шестьдесят… Скажешь мне, как это сделать? – попросил я.

– За конфетку скажу, – улыбнулась кикимора, оголяя кривые зубы.

– Сначала скажи, потом получишь кило конфет, – поставил я свои условия.

– Не пойдёт! – возразила она, вытянув голову и уставившись на меня своими человечьими глазками.

Я засунул руки в карманы. Нащупав ириску, я достал и протянул Зое.

– Потом получишь шоколадные, – пообещал я.

– Сначала я покажу тебе кое-что, волк. Идём.

Выбора у меня не было, и я последовал за ней. Мы прошли ещё несколько комнат, пока не очутились в зеркальном зале.

– Это что за зазеркалье? – спросил я.

– Это комната правды. Посмотри в зеркала: что ты видишь? – она вытянула руку, предлагая мне осмотреться.

Я прошёл по периметру комнаты. В каждом зеркале я видел разное: и дикого зверя, ощетинившегося и рычащего, и любящего отца, обнимающего дочь, и страстного любовника, покрывающего поцелуями женское тело. И, наконец, передо мной предстал человек. В нём не было агрессии, злобы, он не рвался в атаку и не жаждал убийства, как зверь внутри меня. Он смотрел на меня и протягивал руку. Я протянул ему свою.

– Что это, Зоя? – спросил я, не отрываясь от своего отражения.

– Вот! Это ты настоящий. Ты же всегда боролся с волком, хотя продолжал оставаться человеком, Александр…

Она впервые за время нашего знакомства назвала меня по имени.

– Спасибо, – промямлил я, рассматривая человека в зеркале. Мне было приятно выяснить, что он главенствовал во мне.

– Комната времени, – напомнил я через пару минут.

– Ах, да, конечно!

Зоя щёлкнула пальцами и в проёме комнаты, где мы находились, возникла уже знакомая мне резная дверь с паутиной.

– И что делать с ней? – спросил я.

– Просто попроси её не появляться в течение того времени, что тебе нужно.

– И она послушает? – удивился я. – Я же не хозяин!

– Она появилась, потому что нужна была тебе, – разъяснила кикимора.

– А если она понадобится кому-то ещё? – на всякий случай спросил я, чтобы отогнать все сомнения.

– Он-то её и найдёт. И ему она откроется, – успокоила меня Зоя.

Я подошёл к двери:

– Комната времени, благодарю за услугу, которую ты оказала мне, и прошу тебя не появляться передо мной и моими друзьями ещё шестьдесят лет. Если ты не понадобишься нам и тогда, и вовсе не появляйся… Всё? – уточнил я у кикиморы.

– Ага, – ответила она, пережёвывая ириску.

В этот момент раздался пронзительный крик Оксаны. А потом стало тихо. Зеркальный зал и дверь в комнату исчезли, и мы с Зоей оказались в прихожей. Я бросился к спальне. Оттуда вышла заплаканная Оля и молча бросилась в мои объятия. Я понял, что случилось худшее. Зверь во мне рвался наружу, но я сдерживал его. Мне было больно, как никогда. И я ничего уже не мог исправить, поскольку минуту назад избавился от единственной возможности всё изменить…

Оксана умерла, производя на свет наследницу Повелителя. Дочь Дьявола забрала её жизнь… Жизнь той, кто дал жизнь ей… Жизнь моей любимой, моей жены. Я только теперь понял просьбу Григория из шестьдесят второго…

– Привет, папа! Ты заберёшь меня домой на выходные? – раздался звонкий голос моей дочери в телефонной трубке.

– Прости, милая, на этот раз не получится, – выдохнул я, на самом деле больше всего желая провести с ней несколько дней.

– Вот так всегда! Мы месяц уже не виделись! – обиделась она.

– Ты же знаешь, что я очень занят. Я соскучился, Ириша… Обещаю, на следующей неделе…

– О! Я слышу это каждый раз! – продолжила возмущаться моя дочь.

– Расскажи лучше, что нового у тебя, – перевёл я беседу на другую тему.

– Отметки отличные, все меня хвалят, – уже мягче ответила она.

– Я очень рад, – сказал я, улыбаясь.

– Вот только знаешь… сон мне снился накануне… нехороший такой.

– Расскажи-ка, – встревожился я.

– Будто я в темноте бреду, и мне страшно так… а свернуть обратно не могу никак… и будто ждёт меня в темноте что-то ужасное… и смех я слышу… девичий, раскатистый… словно нечисть какая надо мной потешается.

– Ирина, если ещё раз такое приснится, незамедлительно звони мне, поняла? – требовательно проговорил я, а сердце моё сжалось.

– Папа, это всего лишь сон, – рассмеялась в трубку девушка.

– Сны – вещь не простая… Звони мне или дяде Грише, если тебе ещё раз что-то подобное приснится. Через неделю приеду за тобой. Целую.

– И я тебя целую и очень люблю, пап, – прозвенел её нежный голос.

Я повесил трубку и завыл на всю квартиру. Началось!

Оставался месяц до совершеннолетия моей дочери – самой доброй и ласковой девушки на свете. Я сомневался иногда, что именно она и есть наследница – дочь Дьявола, но знал это наверняка.

И вот этот сон… Её манила тьма.

Оля с Лилей уехали сразу после похорон Оксаны, оставив медальон моей новорожденной дочери, и мы на протяжении восемнадцати лет ничего не знали о них. Ни разу не появился и Дмитрий Громовой.

Я назвал дочь Ириной в честь своей матери. Я устроил её сначала в ясли, а потом и в школу при Даниловском монастыре, где когда-то я был посвящён в воины добра и света. Через две недели она должна была сдать экзамены и получить аттестат. А через месяц… я навсегда потеряю и её, как, впрочем, и всех женщин, которых я любил когда-то.