Марина Дяченко - Петля дорог

Илаза споткнулась. Игар подался вперед, чтобы подхватить ее — и в этот момент край оврага под их ногами дрогнул и осел.

— Держись!!

Перед глазами Игара оказались какие-то вырванные с корнем стебли, потом такой же стебель оказался у него в правой руке — а левой он держал за пояс Илазу и вместе с ней стремительно съезжал на дно оврага. Что-то больно стукнуло его по икре; он успел весело крикнуть «Вот и переправились!», когда их спуск перешел в падение — и сразу за этим непонятным образом прекратился. Пояс Илазы выскользнул из Игаровой руки.

Некоторое время он прислушивался к собственным ощущениям. Над головой у него имелось синее небо в переплете ветвей; где-то неподалеку, внизу, мелодично журчал ручей. Он лежал на мягком — а правый рукав, видимо, за что-то зацепился, и руку неприятно тянуло вверх.

— Илаза! — позвал он как можно беззаботнее. Рядом тихонько всхлипнули. Он повернул голову.

Илаза была рядом. Илаза висела невысоко над землей, вернее, над наклонной стенкой оврага, именно висела, опутанная частой полупрозрачной сетью. Не успев ни о чем подумать, Игар кинулся к ней — его движение оказалось бесполезным, он сам тяжело заколыхался в такой же сети; правую руку невыносимо дернуло, он вскрикнул от боли и забился сильнее:

— Илаза! Руку!

Илаза попыталась протянуть руку — мелкие, хрупкие на вид волоконца не желали поддаваться и рвались с неохотой. Игар изо всех сил дернулся — несколько ниточек лопнули и свернулись, как виноградные усы.

Он разозлился. Сетка казалась удивительно противной на ощупь надо будет как следует вымыться в ручье…

Сперва выбраться самому, потом вытащить Илазу. В конце концов, пережечь эти гадкие ниточки или перерезать ножом…

Он вывернул голову. Его дорожный мешок валялся далеко внизу — какой-то узловатый корень перехватил тощие Игаровы пожитки, не дал им скатиться на дно оврага, к ручью. Он не благородный господин, чтобы носить нож на поясе… И он больше не послушник, чтобы носить на поясе знаменитый «коготь». Теперешний его нож — не оружие, а орудие, и место ему — в мешке…

Он плюнул. Плевок пролетел к земле и шлепнулся в палую листву.

— Ига-ар… Вытащи меня, мне… мерзко…

Действительно мерзкое ощущение, подумал Игар. И не только потому, что эта сетка… Паутина, так ее… Липкая. Само ощущение мерзостное человеку не пристало болтаться над землей, как коту в мешке… Как мухе в паутине, дрянь, ну и паучок здесь побывал… Ну и паучок…

Он примерялся — и рванул паутину руками, пытаясь освободить правое плечо. Несколько ниточек снова лопнули; Игар поднатужился, рванул снова, так что больно сделалось мышцам. Правая рука почти освободилась; ободренный, он рванул снова, и снова, и снова…

Он не сразу понял, что выбивается из сил понапрасну. Полупрозрачные ниточки не то срастались, не то постоянно множились; освободив одну руку, Игар сильнее запутывал другую, и все труднее становилось вертеть головой. Стиснув зубы, он решил раскачаться, как маятник, и дотянуться до ближайшей ветки; за весь день это было самое неудачное его решение. Он понял это уже на полпути.

Проклятая сетка множилась от движения. Чем больше Игар раскачивался — тем плотнее его спеленывали тысячи и тысячи почти невидимых нитей, образуя вокруг него плотный серый кокон. Оторвав взгляд от вожделенной ветки и случайно глянув на себя, Игар испугался и закричал.

Его раскачивания превратились в панические метания. Он бился в паутине, а паутина опутывала его все сильнее, но у него не хватало здравого смысла осознать это — захлестнутый паникой, он превратился в орущий кусок мяса. За несколько минут истерики он запутался так, что с трудом мог дышать.

Потом он обессилел, а паутина все еще дергалась; сглотнув слюну с привкусом железа, он замолчал и понял, что крик продолжается — Илаза, охваченная таким же ужасом, угодила в ту же западню, теперь она кричит и бьется, и запутывается все сильнее…

Серое полотнище в кронах высоких деревьев, предсмертный крик волка…

Илаза больше не кричала — плакала. Игар, развернутый лицом к небу, не мог ее видеть. В просветы между ветвями проглядывало синее, ослепительное, беззаботное небо.

— Илаза, — сказал он как можно спокойнее. — Не плачь. Мы сейчас выберемся. Слышишь?

Она длинно всхлипнула — и замолчала.

— Вот так, — сказал он, пытаясь плечом вытереть мокрое лицо. Сейчас мы… — голос подвел его и нехорошо дрогнул. Илаза услышала — и расплакалась снова.

Игар молчал, глядел в небо и кусал губы. Никто и никогда не рассказывал про такое… Никто и никогда, ни в одной сказке, ни в одной истории… Может быть, потому… что некому было рассказывать? Кто это видел — не возвращался? Если такова паутина — то каков же…

— Мы сейчас выберемся, — сказал он жестко. — Илаза, у тебя хоть шпилька есть?

А что шпилька, подумал он запоздало. Что здесь сделаешь шпилькой… Даже… Может быть, эта дрянь и ножом не режется…

— Я… Не достать, — с трудом овладев голосом, отозвалась Илаза. — У меня руки… связаны…

— А огнива нет у тебя?

— Откуда… И все равно… Не достала бы…

А если зубами, подумал Игар с внезапной решимостью. Дотянулся ртом до ближайшей паутинки, сжал зубы… Отвратительно. Мерзко и гадко, но если перекусить…

Паутинка прошла между зубами, чуть не порезав ему язык. Он выплюнул ее и тоже заплакал — беззвучно, чтобы Илаза не слышала.

— Игар, — хрипло проговорила его жена. — Игар… Давай звать на помощь.

Он сглотнул. Как же, услышат тут… Но…

Воображение тут же подбросило ему охотника — настоящего охотника с зазубренным ножом, с огнивом, с веревкой, вот он разрезает проклятую паутину, и Игар умывается в ручье…

— Давай, — сказал он почти весело. — Стыда-то не оберемся! Вид у нас, наверное… Как у недовылупленных мотыльков…

Илаза не усмехнулась. Игар набрал воздуха — насколько позволяла стянутая паутиной грудь — и закричал неожиданно тонко, по мальчишески:

— Е-ге-гей! Сюда! Сю-уда!

— Помогите! — закричала следом Илаза, но звонкий ее голосок звучал теперь надтреснуто, глухо. — Помогите!

Ветер качнул видимую Игаром ветку — и все. Тишина.

Они кричали истово, срывая голоса — и наконец Игар с удивлением обнаружил, что не может выдавить из себя ни звука, горло отказалось подчиняться, из него вырывался только жалкий хрип.

Некоторое время прошло в молчании. Игар глядел в перечеркнутое ветвями небо — и не думал ни о чем. Немилосердно саднило горло; потом явилась первая мысль: если кто-нибудь и услышал, он уже, наверное, не придет…

— Игар, — донеслось до него почти беззвучное, с болезненным свистом. — Ты знаешь, что это?

Паутина, хотел сказать он, но сорванное горло его не послушалось.