Марина Дяченко - Петля дорог

— Принеси светильник.

Холодный и властный приказ. Она хранит свое имя в тайне; сейчас последует разбирательство, к которому он, Игар, не готов. Он поддался порыву, сиюминутному желанию — и теперь времени на размышление у него как раз столько, сколько потребуется, чтобы сходить за фонарем. А голова как-то сразу опустела — ни одной лазейки, ни одной толковой мысли, только чередуются под ногами посыпанная песком дорожка — каменные ступени — дощатый пол, снова ступени, дорожка, трава…

Ее брови оказались сдвинуты, а губы плотно сжаты:

— Кого ты звал?

Он молчал, растягивая время. Он уже решил сказать ей, что она ослышалась; в этот момент она резко наклонилась к нему, ухватив за воротник:

— Если ты, сопляк… Имей в виду, щенок, что я запросто могу забыть все добро, что тебе сделала… Будешь плакать, а слезы не помогут!

Игар будто проглотил язык. Фонарь в его руке мелко дрожал; баронесса продолжала тоном ниже:

— Эх, ты… «Тиар»… У тебе уже были девочки? Когда-нибудь?

Он произвел головой странный жест, который мог означать как «да», так и «нет». Как в вопросе о происхождении властительского наследника: «наполовину».

— Иди в дом, — совсем уже мягко сказала женщина. — Скажи камеристке, что на сегодня она свободна… Ты мне поможешь раздеться. Я сейчас приду.

И, не интересуясь Игаровой реакцией, она медленно двинулась между розовых кустов.

Некоторое время он стоял, как пень. Потом аккуратно поставил фонарь на землю; потом снова поднял. Розовые кусты отбрасывали жуткие тени. Не пристало столь благородным и нежным растениям так ужасно выглядеть в сумерках…

Он пошел к дому, и ноги его заплетались. «Обмани ее, соблазни»… Все идет как нельзя лучше. Вот только нет ли у нее традиции на следующее утро после бурной ночи топить случайных любовников в этом, скажем, круглом озерце?! Для ее натуры это было бы весьма логично. Что такое для нее — это ее настоящее имя? Ты знаешь, я знаю, оба мы молчим, а постель — самое удобное место, чтобы придушить удавочкой… этих, которые слишком осведомлены…

Он мрачно усмехнулся. Любые страхи тускнеют перед главным: ради спасения Илазы ему придется… ой, как плохо. Как гнусно. Как совершенно невозможно… Самое время перелезть через забор и дать деру. Зная, что Илаза обречена. Зная, что…

Игар остановился. Надо уходить, Святая Птица. Надо…

В сторожевой будке у ворот горел свет; на секунду ему представилось, как он оглушает женщину канделябром по голове и перебрасывает ее бездыханное тело через дальнюю решетку сада. Бред…

Он беспомощно оглянулся. Из глубины сада медленно приближалось светлое платье.

— …Так ты действительно девственник?

Святая Птица, спаси меня. Вытащи меня отсюда, я не могу…

Женщина улыбнулась. Полукруг ее зубов был как луна:

— Значит, ты не умеешь расстегивать платья? И корсеты?

Ее запах был запахом роз, к которому примешалась тонкая струйка пота. Ее движения были движениями лани; Игар стоял столбом, и по спине у него крупными градинами катилась влага. Он не чувствовал ни намека на возбуждение — только отчаяние и тоску.

— Ну, девственник? Помоги же мне!

Тонкие руки ловко подобрали лежащие на плечах волосы. Перед глазами Игара обнаружился длинный, бесконечный ряд петель и крючков.

— Ну-ка, Игар?

Пальцы потеряли чувствительность. Он бездумно расстегивал крючок за крючком, и в какой-то момент с надеждой поверил, что застежки никогда не кончатся. Бесконечны.

Наконец платье разошлось под его руками; под ним — о радость! оказался еще один ряд, такой же, даже чуть длиннее; ясновельможная глубоко, все глубже дышала:

— Ты мастер… А притворяешься скромником… Нам некуда спешить. Продолжай, как начал — не торопясь…

Он увидел ее спину. Белоснежную, чистую, без единого волоска. Ткань под его руками медленно расползалась к плечам; сам не зная, что делает, он упал на колени и рывком обнажил правую лопатку.

Совершенно чистая кожа. Как снег. Ни намека на родимое пятно в форме ромба.

Она удивленно обернулась:

— Игар? Что с тобой?

— Ни…чего, — выдавил он через силу.

— Ну так продолжай!

Тогда он понял, что погиб. Потому что под страхом самой страшной смерти он не ляжет с ней в постель. Собственно, он знал это и раньше; даже призрачная надежда спасти Илазу никогда не заставила бы его…

…а она не простит. Она уже почти уморила КорБорову жену, она сживет со свету Са-Кона и этого незнакомого Игару мальчика… Что ей какой-то Игар — вошь… На один замах, и то слабенький… Она не знает, что он бывший послушник, а если б и знала…

Теплая рука ласково легла ему на голову:

— Что, малыш, испугался?.. Ты такой славный… Такой… Не бойся. Хочешь, я тебя обниму?

Запах роз и пота стал сильнее. Запах пота, исходящий в лесу от усталой Илазы, не казался Игару противным — а теперь он инстинктивно задышал ртом. Руки ясновельможной соскользнули с его плеч на спину, женщина гортанно муркнула — и он выдавил совершенно неожиданно:

— Не… не надо… запах такой…

Ясновельможная опешила. Она просто потеряла дар речи; взгляд ее впился в Игара, будто пытаясь опровергнуть услышанное ушами. Игар попятился, наметив путь к отступлению.

И в этот самый момент послышался негромкий, деликатный стук в дверь:

— Госпожа! Госпожа!

Ясновельможная зарычала. Раздраженно обернулась:

— Ну?

— Госпожа, тот человек только что прибыл… Наши люди встретили его — через пять минут он будет здесь. А к властителю — только утром…

Пользуясь минутным замешательством женщины, Игар прыгнул. Откинул украшавший стену гобелен — через эту потайную дверь ясновельможная привела его, теперь он наугад бросился в темный, узкий коридор, скоро сменившийся лестницей. Он спотыкался, больно ударяясь, держался руками за холодные стены и глупо улыбался во весь рот, бесконечно повторяя про себя: ушел, спасся… Удрал от сучки. От потаскухи. Удрал!!

Потайной ход закончился снова-таки гобеленом; щурясь, Игар выбрался в коридор — широкий и освещенный, плавно переходящий в гостиную. Витражные двери оказались широко распахнуты; до спасения оставалось всего несколько усилий и всего несколько минут — однако в гостиной ожидал приема тот самый долгожданный гость. Гость стоял спиной, и был он приземист и толст.

Игар скользнул вдоль стены, желая произвести как можно меньше шуму — и, вероятно, именно потому задел локтем декоративную подставку с цветами. Послышался звон разбиваемого фарфора.

Долгожданный гость обернулся ему навстречу. Голубые глаза его казались двумя бумажными васильками; у ног стоял пузатый саквояж, хранящий до поры до времени Перчатку Правды.

Крик застрял далеко у Игара в глотке. Ослабевшие ноги отказались повиноваться — чтобы убежать, пока еще есть такая призрачная возможность, или по крайней мере кинуться на толстяка, чтобы зарезать его осколком фарфоровой вазы…